— Он выходит только по делу, — ответил Игогондр. — Погоди, сейчас спрошу разрешения.
— Жду.
Игогондр приосанился, тряхнул шевелюрой, она красиво легла на плечи, коснулся рукой полога.
— Живородящий Гигак, — провозгласил он громко, словно королевский церемониймейстер, — можно тебя побеспокоить по важному для нас делу?
После длительной паузы из шатра донеслось ржание. Я насторожился, говорят на своем национальном языке, однако Игогондр покосился на меня и ответил очень внятно:
— Это наше превосходство над земноводными!
Из шатра после другой паузы ржануло, Игогондр сказал торопливым шепотом:
— Он разрешает войти!.. Никогда так быстро никому не позволяли…
— Живородящий, — сказал я значаще.
Игогондр откинул передо мной тяжелый полог, я перешагнул порог, качнулся от спертого воздуха, пропитанного конским потом, ароматом скисших настоев трав и мерзкими запахами протухшей рыбы. Внутри полумрак, но жарко, как в бане, вдоль стен в три ряда в кожаных петлях пучки трав и связки кореньев, на широком столе черепа мелких зверьков, змеиные шкуры, шестилапый скелет существа, размером с кошку…
Гора старых шкур, похожих на слипшиеся прошлогодние листья, зашевелилась, поднялась, я с содроганием увидел исхудавший корпус кентавра, старого и седого. Он зябко поправил на плечах плащ, взгляд исподлобья показался мне чересчур неприязненным.
— Старые кости требуют тепла, — буркнул он. — По какому делу?
Он вроде бы даже не заметил, что я человек, а Игогондр — кентавр, даже кентаврище, хотя любой бы вздрогнул или хотя бы вытаращил глаза, а этот настоящий политкорректный демократ, держит себя в руках и придерживает копытами.
Я поклонился и сказал быстро:
— Знаю, вы очень заняты, потому спрошу только: могу я как-то помочь уладить дело со спорным храмом?
Шаман покосился с еще большим недружелюбием.
— А ты можешь?
— Иногда удается, — ответил я скромно. — Я вообще-то переговорщик, умею находить общие точки. Но для начала необходимо ваше согласие прекратить разжигать войну.
— Разжигать?
— Да, — сказал я. — Настоящие поджигатели войны — это всегда идеологи, религиозные деятели, светила культуры… Меньше всего хотят воевать военные — им же класть головы. Словом, я хочу заручиться вашим словом, что если удастся уладить вопрос храма, война прекратится.
Он проворчал:
— Смотря как уладить… Храм должен остаться за мной. Я уже слишком стар, чтобы перенести новое откочевывание…
— Разумно, — сказал я серьезно. — Спасибо! Я пошел.
Я переступил порог, стремясь на относительно свежий воздух, когда он спросил в спину:
— И это все?..
Я обернулся, старый кентавр смотрел с превеликим недоумением.
— Все, — заявил я. — Я ж миротворец! Мне важно, чтобы мир во всем мире. Такая у меня причуда. Все мы разные… Но, конечно, при всей врожденной и приобретенной великой скромности не откажусь от большого пряника в награду за мои выдающиеся услуги… Но это потом, потом.
— А какой пряник? — спросил он настороженно.
— А какой дадите, — ответил я скромно, но со злорадством и смиренно потупил глазки.
К троллям я пробирался напрямик через лес, немного трусящий, но довольный, что нашелся с ответом шаману. Гордые кентавры устрашатся унизить себя и дать мне недостаточную награду, какие начнутся споры, когда схлестнутся жадность и гордость, как же я люблю пакостить, неужели я такая подлая свинья…