— Вы знаете варианты лучше?
Несмотря на некоторое смятение, она ответила слишком быстро, чтобы быть придуманным только что:
— Конечно! Где-то остановиться, жить гордо и достойно.
Я усомнился:
— На одном месте?
— Но когда-то же надо?
— А как же насчет умереть на бегу? — спросил я коварно. — Всех мужчин страшит смерть в постели. Если от старости. А вот в дороге или в сражении… красота! Бежишь-бежишь, а потом к-а-ак с разбегу мордой о дерево! Сразу красиво брык на бок, язык в сторону, копыта врозь, глаза вытаращил, но уже ничего не видишь. Мечта!
Солнце выглянуло из-за верхушек деревьев и с жадностью залило ее жгучими лучами расплавленного золота. Принцесса, напротив, зябко передернула плечами.
— Мужчин не понять, — сказала она потерянно. — А если вдруг встретите наконец женщину, ради которой можно сделать все, а не только остаться?
Я вспомнил, что надо выпрямиться и напрячь живот, а то в разговоре быстро забываем, поиграл мускулами груди и сказал сумрачно и гордо, как подобает романтику:
— Я из другого… племени. И теста. У нас мужчины, что пронесли любовь к одной женщине через всю жизнь, сейчас только в песнях. Мужчине нужна женщина! Но нам мало ее тела, мы начинаем дорисовывать ей ценности, которые видим только мы, настоящие или придуманные — не важно, одухотворяем и возносим ее к небесам, а затем и влюбляемся.
— Как… интересно, — произнесла она осторожно.
— Но это не значит, — сказал я с предостережением, — что так останется навечно, хотя в памяти песен остались именно такие случаи. Многое может разрушить любовь… и тогда снова поиск. Мужчина без любви не может. Женщина… ну, для нее не любовь важнее.
Она посмотрела на меня несколько странно.
— Да? А я была уверена, что все наоборот. Это женщина без любви не может.
— Любовь могут позволить себе немногие, — объяснил я печально и гордо. — Это слишком большая роскошь, к тому же она обязывает. Абсолютному большинству достаточно уюта, тепла и домашнего хозяйства. И кучи сытых и веселых детей.
— Но почему мужчины, — спросила она, — оставив женщин, уходят на войну?
— Оставив женщин, — сказал я, — но не любовь к ним.
Она наморщила нос, став на мгновение очень женственной.
— М-да… Как с вами непросто.
— Почему?
— Быть женщиной, — сказала она рассудительно, — очень трудно уже потому, что, в основном, приходится иметь дело с мужчинами.
— А как ваш отец? Он постоянно с ними имеет дело.
Она снова наморщила нос, я с удовольствием засмотрелся на милые морщинки.
— Отец имеет дело не с мужчинами, — сообщила она и, не ожидая моего вопроса, уточнила, — а с воинами, торговцами, политиками, строителями…
Она улыбнулась привычно высокомерно, как бы снисходя к варвару, объясняя ему такие простые вещи, а я старался не видеть ее высокую полную грудь, пухлые созревшие губы, сладостный изгиб плеча, странный и завораживающий, даже обещающий нечто, подумал смятенно, случайно это у нее или же сработал инстинкт, понуждающий показать себя в нужном свете подходящему самцу. Она может даже не подозревать, что ее тело уже принялось за работу, выдав хозяйку, но если я сдуру сочту это за приглашение, вполне искренне могу схлопотать по роже.
В саду показался ярл Элькреф, увидел нас, нахмурился и пошел ускоренной походкой. Женщина — яблоко и змея разом, мелькнула мысль. Все от Бога, как говорит по-своему набожный сэр Растер, за исключением женщины, потому их можно обожать, но держаться от них лучше подальше.
Я сказал с широкой улыбкой и подчеркнуто громко:
— Я просто счастлив, ваша светлость, что вы изволили… снизошли… и все такое, до простого десятника… но не смею отнимать у вас драгоценнейшее время, которое вы можете истратить, скажем, на ярла Элькрефа, что спешит к нам. Я пошел с вашего позволения…
Она оглянулась на ярла, гримаска неудовольствия промелькнула на ее лице, но кивнула с кислой улыбкой: