— Ага, — сказал я. — Он самый и есть. Там их, как грязи. Да вообще-то и похожи…
Она вскрикнула:
— Что? Эта драгоценность для тебя похожа на комок грязи?
Я взял ее за руку, она протестующе дернулась, но я разжал ей ладонь, опустил в нее жемчужину.
— Я так и думал, — сказал я с иронией, — что вас это… ха-ха!.. заинтересует.
— Заинтересует? — повторила она, словно в трансе, я все еще держал ее за руку, а принцесса смотрела мне в лицо, позабыв властно убрать ее из грубой лапищи дикого варвара. — Ну… это же черный перл…
— Черный, — согласился я, чувствуя, как ускоряется работа сердца, но замедляется речь и делается косноязычной. — Как ночь… беззвездная и безлунная…
Когда вот так наши тела почти вплотную, ей приходится слегка задирать голову, чтобы смотреть мне в глаза. Суровость и величие в этом случае испаряются без следа, даже гордость, из-за которой получила прозвище, не видна. Только прекрасные глаза, обрамленные дивными длинными и густыми ресницами, красиво загнутыми, только взгляд, в котором все отчетливее проступает…
Я сделал над собой титаническое усилие, выпустил ее руку и отступил с поклоном пониже, чтобы скрыть выражение лица.
— Рад, — произнес я заплетающимся языком и хриплым голосом, — что вам понравилось… Любуйтесь… а я пошел, пошел, пошел…
Уже перед самым поворотом меня догнал ее звонкий голос:
— Погоди!
Глава 7
— Как ты ее сумел добыть? — спросила она меня в спину почти контролируемым голосом, я понял, что если обернусь достаточно медленно, она возьмет под контроль и всю себя. — Как ты сумел?
Я обернулся медленно, мы же сыны степей, когда поворачиваемся чересчур быстро, что-то там в этикете нарушаем, когда слишком медленно — мы сами себе этикет.
Элеонора Гордая, принцесса и дочь короля Жильзака Третьего, надменно выпрямившись, уже смотрела на меня милостиво, но со снисходительным интересом крайне благородной особи.
Я хотел было ответить, не сходя с места, но, боюсь, принцесса приблизится сама, деревянными шагами вернулся и заставил себя врасти в дорожку в двух шагах от нее и даже пустить корни.
Она смотрела с легкой улыбкой, красивая и гордая, женщина не из этого века.
— Вам в самом деле, — спросил я медленно, — такое весьма любопытственно?
— Да, — произнесла она все еще ровным и уже контролируемым голосом. — Даже очень.
Я смотрел бараньим взглядом, рассказать — не проблема, важно выбрать интонацию, да слова можно подобрать такие, что вызовут любой эффект вне зависимости от того, что рассказываю…
Она смотрела мне в лицо, я чуть вздрогнул, не веря своим глазам, на бледных аристократически зауженных щеках принцессы медленно и очень четко проступил нежнейший румянец. В ее темных, как лесные омуты, глазах проступило замешательство, слишком непривычная ситуация для гордой и привыкшей только повелевать, распоряжаться и одаривать.
Я не стал ждать, когда приблизится вплотную, все равно не прижмется и не станет срывать с меня одежду, сама извиваясь, как гадюка на сковородке, в этом мире инициатива исходит только от мужчин, выпрямился и спросил в высокомерном удивлении:
— А пристало ли скромной и целомудренной девушке слушать подробности, как мужчины пируют, что говорят и что обсуждают в буйном хмелю?
Она переспросила, проигнорировав насчет скромной и целомудренной:
— На пиру?
— Ну да.
— Вам это подарили на пиру?
— Точно, — подтвердил я.
Она смотрела с непониманием в крупных строгих глазах, что уже не строгие.