Ее лицо передернулось, никто не смеет разговаривать вот так, когда оказывают высокую честь общения с высокорожденными, но совладала с собой и проговорила ледяным голосом:
— С вашей стороны было очень неосмотрительно вступиться за ту женщину.
— Какую?.. Ах да, ну и мелочный вы человек… в смысле, помните такие мелочи. Почему неосмотрительно?
— Вы побили челядь, — обронила она еще холоднее, заметив, но не акцентируя не совсем честный намек на мелочность. — Ведь если бы со стен спустились воины…
Я учтиво поклонился.
— Можете пригласить. Обещаю, ваш сладкий сон будет испорчен.
— Что вы имеете в виду?
— Умение красиво махать мечами здесь, во дворе, — ответил я, — это не то, что в кровавых битвах с сен-марийскими рыцарями. А я могу перестать себя сдерживать.
Она помолчала, взгляд стал серьезным.
— Да, в вас чувствуется эта отвратительная жажда не только бить, но и… убивать.
— Путь воина, — возразил я гордо. — Убивать нужно с первого удара. Второго может не быть.
— Все кочевники — дикари, — сказала она с отвращением. — Вы все полуголые, это отвратительно, и не расстаетесь с оружием.
Я возразил миролюбиво:
— Цивилизованного человека раздеть хотя бы до пояса и дать в руки меч — тоже станет дикарем. Не только с виду.
Она воскликнула с возмущением:
— Ни за что!
— Уверены?
— Элькреф, — произнесла она твердым голосом, — никогда не выйдет на улицу с обнаженным торсом. И не возьмет в руки оружие!
— Да-да, — согласился я, — он художник, я уже знаю. Но художники могут рисовать только в случае, если кто-то держит по мечу в руках. За себя и за того парня. Который художник.
Она помолчала, лицо оставалось неподвижным, потом тряхнула головой.
— Впрочем, это ваши обычаи… Я в них не вмешиваюсь. А вы не должны вмешиваться в наши!
Я изумился.
— Я? Вмешивался?
Она произнесла надменно:
— И все-таки… та женщина виновата. Вы зря за нее вступились. Во-первых, она негодная прачка. Во-вторых, это наши обычаи.
— Настоящий мужчина защитит даже простую прачку, — с достоинством сообщил я, — если она молода и красива.
Она поморщилась.
— Как избирательно!.. А не молодые и не красивые лишены вашей благородной защиты?
Я вздохнул.
— Нет. Их защищаем тоже. Уже по долгу.