– Разумеется. Милый виконт спустил все, что имел, и…
– И решил сыграть на любовницу и свои подарки? – поднял бровь Рокэ. – Не сказал бы, что это элегантно.
– Вы угадали. Килеан давно точит зубы на этот персик, а Валме никогда не умел остановиться вовремя.
– В таком случае играют по-крупному. Идемте, Ричард, это, по меньшей мере, забавно.
Рокэ умудрялся находить забавное во всем, а вот Дикону стало жалко неведомого Валме, который не мог остановиться. Он тоже не смог. Под десятками чужих глаз признать поражение, сказать, что тебе нечем расплатиться, да легче умереть!
– Надеюсь, юноша, вы поняли, в чем дело? – блеснул сапфировыми глазами маршал. – Нынешний, скажем, покровитель баронессы сцепился с нашим дорогим комендантом. Валме весьма богат, но в тонто играют только под «расплату», то есть проигравший, вставая из-за стола, немедленно платит или оставляет залог. Расписки и честное слово не годятся. Наличных у Валме не хватило, и он поставил на кон любовницу. Марианна стоит дорого, но если не везет, то не везет.
– Рокэ, – Раймон Салиган, как всегда, небрежно одетый, от души тряханул руку Ворона, и Ричарда передернуло от отвращения, – я думал, вы, гм… у Ее Величества.
– Обстоятельства переменились, – улыбнулся герцог, – тут, говорят, идет форменное сражение?
– Скорее, форменный разгром. Кампания безнадежно проиграна.
– Нет безнадежных кампаний, есть безнадежные дураки.
– Насчет войны спорить не стану, – хмыкнул Салиган, – вам виднее, но тут мы имеем именно разгром. Желаете взглянуть лично?
– Именно, дорогой граф. Я намерен показать этому юноше, как проигрывают состояния. Это весьма поучительно.
Ричард напрягся, ожидая, что эр расскажет про вчерашнее, но тот спокойно пошел дальше. В углу мелькнули удивленные глаза Валентина Придда, но он не подошел – здороваться с Вороном было выше его сил. Алва продолжал свое шествие, люди расступались перед улыбающимся герцогом так, словно тот шел с обнаженной шпагой, но за их спинами бежал шепоток. Дикон не сомневался – гости Марианны обсуждают явление маршала. Как ни странно, это льстило. Святой Алан, жить, ни на кого не оглядываясь и над всеми и всем смеясь, – как это, должно быть, жутко и восхитительно!
– Всеблагий и Всемилостивый! – Полная брюнетка с бархатистой кожей и огромными глазами всплеснула унизанными браслетами ручками, одну из которых Алва не замедлил поцеловать.
– Счастлив засвидетельствовать свое почтение звезде Олларии.
– Нет, это я счастлива. – Ричард сообразил, что это и есть прославленная Марианна. Она и впрямь была красива, но юноше припомнились голубые глаза и пепельные волосы Катарины Ариго. Роскошная роза и бледный гиацинт… Кому нужна роза!
– Я отчаялась увидеть вас в этом доме.
– Отчаяние – глупое чувство, эрэа, – заметил Ворон, – впрочем, любовь, вера и надежда еще глупее. Как бы то ни было, я здесь. Вы, я вижу, следите за игрой. Что, бесподобный Килеан-ур-Ломбах и впрямь выигрывает?
– О да, – женщина засмеялась, но Дикону показалось, что ей хочется плакать, – сейчас у него тысяч тридцать…
– Прискорбно. Вы не будете возражать, если мы с моим оруженосцем присядем у камина?
– Я прикажу подать вина. Вы ведь пьете только «Черную кровь»?
– Слухи, как всегда, преувеличены. Я и впрямь предпочитаю это вино, но если его нет…
– Есть. И будет, пока я хозяйка в этом доме. – Губы женщины дрогнули.
– В таком случае я стану здесь частым гостем. Ваш покорный слуга, – герцог еще раз поцеловал руку баронессе, и та отошла. – Она ранена, истекает кровью, но не спускает флаг, – заметил Ворон, – редкое качество, юноша. Особенно в женщине.
В голове у Дикона толкались и возились десятки вопросов, оттеснившие даже его собственные беды, но спрашивать маршала оруженосец не решался. Было очевидно, что в доме Марианны происходит что-то запретное, скандальное и необычное даже по столичным меркам. Ричард смирно сидел у огня, созерцая своего эра. Слегка сощурив глаза, Алва лениво разглядывал играющих и любопытствующих, иногда прихлебывая вино. Дикон не понимал, зачем они здесь. Юноше ужасно хотелось присоединиться к нависшим над игорным столом любопытным, но он терпел, довольствуясь тем, что ловил вырывающиеся из общего гула слова.
Валме проигрывал, Килеан-ур-Ломбах набирал очки. Цифры, которые называли, повергали проигравшего четыре с небольшим сотни юношу в благоговейный трепет. Внезапно гул затих. Кто-то в последний раз ахнул, кто-то ругнулся, и настала полная тишина.
– Сорок две тысячи, господа, – произнес породистый, низкий голос. – Как мы и договаривались. Валме, вам есть чем ответить, или вы отступаетесь?
– Увы, – второй голос был немного выше, и в нем чувствовалась горечь, – если вы не соблаговолите…
– Мы играем в тонто, сударь, – возразил первый. – Карты не любят, когда отступают от правил. Итак, вы сдаетесь?
– Да, – откликнулся проигравший. – Марианна, мне, право, жаль…