– Нет.
Он был краток, он не врал. Не врали и звезды, но понять их было непросто; Левий пытался и даже что-то нашел, но его Фульгат встал против солнца, а с фланга ударил Найер, и кардинала не стало. Рокэ переживал и худшие сочетания, как и Ро, гороскоп которого никак не желал сходиться с судьбой. Три более чем вероятных смерти, а между ними два тихих домашних счастья и монашество… Вот и понимай как знаешь!
4
– Всё было бы иначе, – пробормотал Эпинэ, глядя куда-то за вечно горящую деревню. Он смотрел на отполыхавшую больше сотни лет назад Каделу и пытался думать, пока не раздались какие-то голоса. В Старый Арсенал мог войти кто угодно, вошли Арно Савиньяк с Приддом. Женщины, кажется, уже были здесь, просто Робер их не замечал, пока одна не присоединилась к нему. Та, с которой он танцевал, если накатившее безумие было танцем…
– Всё? – переспросила Леона Ноймар, урожденная Леона Салина, она успела переодеться, а, может, он вновь принял бред за явь. – Так не бывает, небо – это всегда небо.
– Вы были молоды и об этом не думали, никто не думал. То, что случилось, просто в голову бы никому не пришло!
– Мы и сейчас молоды, – маркиза была серьезна, как смотрящая в окна ночь, и так же холодна. – О чем никто не думал?
Говорить о некоторых вещах и страшно, и непорядочно, только смолчать не вышло.
– О том, как одно тянет другое. Фердинанд был вам отвратителен, вы отказались от брака, королю сосватали Магдалу, она умерла. Следующей стала Катарина, но за ней не было никого, а Фердинанд ни на что не годился… Вас бы те, кто дорвался до власти после Сильвестра, тронуть не посмели, а, значит, не было бы и этого треклятого восстания. Люра бы не переметнулся, Рокслеи бы не рискнули… Простите.
– Мне вас прощать не за что. Скажите лучше, кто вам сказал про меня и Фердинанда.
– Так ли это важно?
– Женщинам всегда любопытно, кто про них сплетничает. В Эпинэ, когда я там бывала, о таком не слышали, иначе покойный герцог пришел бы в восторг, а своих восторгов он не скрывал.
– Вы правы, я узнал этой осенью.
– Странно… – Женщина поправила локон, и Робер внезапно вспомнил этот ее жест. – Я не могу знать обо всем и не представляю, кто в Эпинэ, ведь осенью вы были именно там, мог так занятно соврать и, главное, зачем. Все в самом деле прошло, так прошло, что утратило всякий смысл.
– Сударыня!
– Что с нами делают разлука и вежливость! Я – сударыня и еще маркиза, вы – герцог, мы друг друга почти не знали, чего удивляться, что мы друг друга не узнаём.
– Мы говорили о сестре, о… королеве Катарине. О том, что она не смогла сказать «нет», а вы смогли.
– Думаю, в самом деле смогла бы, но для этого потребовалось бы нечто большее, чем отсутствие любви.
– Сударыня…
– Герцог! – черные глаза странно блеснули. – Маршал, Проэмперадор и заодно сударь!
Словно рухнувшая с потолка тишина душила, и это была именно тишина. Кромешная, жуткая, потому что просочившаяся в Старый Арсенал жеманная мелодия и доносящийся из-за трофейных доспехов юный смех ее лишь усугубляли. Так свист ветра и вой собак усугубляют одиночество.
– Тот, кто со мной говорил, верил своим словам.
– Спросите Рокэ. Если вам это, разумеется, нужно.
Нужно! Только как это сказать? Как назвать, как объяснить то непонятное, что тянется за тобой из прошлого, будто вцепившаяся в сапог змея – и не убьет, и сама не отвалится.
– Маркиза, прошу простить, мне надо идти.
– Как и мне. Вам хочется молчать и бежать, а придется танцевать и беседовать о роскошном празднике и любви к Талигу и юному королю. Вы уверены, что никого не убьете?
– Не убью, просто прослыву грубияном.
– Если вы рискнете перебежать двор без плаща, я вас проведу в обход.
– Буду… признателен.
Не ответила. Пошла чуть впереди, став окончательно непонятной. Неужели они вместе ловили молнии, как каких-то бабочек? Неужели Эрвин ошибся?! Он не мог солгать, как и Катари, но сестра порой перескакивала с одного на другое, думаешь, она говорит о себе, а она уже жалеет Айри или, чтоб ей провалиться, Дженнифер.