– Не тайна. В Аконе объявился некий альмиранте, в Дриксене более известный как Бешеный.
– Красота! – злополучный изумруд вновь взлетел. – При виде меня Проэмперадора наконец осенило, я горд и счастлив! Где моя «кровь»?
– «Кровь» сейчас будет, а пока сиди и гордись. Кстати, по праву – ты еще и половину работы за меня сделаешь.
– Фьють! – Ротгер подпер лицо обоими кулаками и замер, глядя собеседнику в глаза. – Это повод отвертеться от визита к тетушке. Я сейчас опекун семейства Везелли, поверь, это страшно… Ага, вот и наше вино!
Сэц-Алан явился не только с «Дурной кровью», но и с Эмилем, которому жали то ли сапоги, то ли сердце.
– Развлекаетесь? – возгласил с порога хмурый братец. – Послушай, Ли, это переходит всякие границы!
– Разве? – Сейчас все расскажет, ну не совсем сейчас, на пару глотков выдержки хватит. – Бери бокал.
– Возьму, но праздник вам я все равно испорчу!
– Только Ариго не трогай, – хмыкнул Ли, внезапно вспомнив чужую блаженную улыбку. – Он собрался быть отцом, и я прогнал его к жене в Альт-Вельдер. Ты, кстати, Франческе написал?
– Почти.
– Ну хоть что-то! – поддел Лионель. – При твоем пристрастии… к булочкам со сливками пишется плохо.
– Я не Валмон, мне булочки не страшны. – Эмиль подставил бокал под красную струю. – Выпить я выпью, но… Ротгер, ты семейных сцен не любишь! Ступай-ка погулять, а мы пока поругаемся. Вот вечером…
– Вечером, о брат мой, ты будешь занят. Вы оба будете.
3
Ничего сногсшибательного про Лионеля Арлетта не узнала, хотя несколько приятных пустячков и проскользнуло. То, что ее старший-старший годится в регенты, графиня поняла, когда на полпути между Лаик и Кольцом возникли посланные сыном «фульгаты». Встреча в Фарне окончательно убедила, что Ли готов почти на все, однако женитьба на Фриде в это «почти все» не входила.
Неизбежное выяснение отношений не давало материнскому тщеславию как следует распушиться, а герцог все еще бродил и рассуждал. Арлетта смотрела то на сутуловатую спину, то на сосредоточенное лицо и пыталась придумать ответ, после которого регент, обговорив с Проэмперадором что-нибудь крайне важное, отпустит Ли назад в Акону, даже не заикнувшись о дочке.
– Вы вряд ли обидитесь, услышав, что Жермона я люблю больше. – Рудольф, пусть и кругами, но к цели приближался. – Ариго станет отличным маршалом, очень возможно, не хуже Лионеля, но в Олларии ему не место. В отличие от графа Савиньяка.
– Я должна гордиться? – усмехнулась Арлетта. – Я готова, но в Олларии засели дуксы.
– Олларию мы возьмем, – отмахнулся Ноймаринен. – Лионель и возьмет, только концом это не станет. Чтобы привести столицу в порядок, придется обирать и юг, и север. Чем, по-вашему, это обернется?
– Ворчанием, – подсказала южанка, – каждому будет казаться, что с него тянут больше.
– Именно. Борн с Окделлом были севером, Анри-Гийом – югом. Я не ровняю вашего Эпинэ с зачинщиками и главарями, он, что мог, искупил, только Иноходец вождем быть не может и не должен. Он простоват, а Валмон…
– О Бертраме мы уже говорили.
– Вынужден добавить, что его сыновья северу никто. В отличие от ваших, всех троих, к слову сказать.
– Жермон отдал Торке больше.
– Ариго останется со своей Ирэной в Альт-Вельдере и, будьте уверены, сделает жену счастливой. Живи Талиг по-прежнему, я бы не хотел себе другого зятя… Вы ведь знаете, что натворила Урфрида?
Арлетта промолчала сразу и злобно, и тактично. Рудольф, несомненно, любил дочь, но жертвовал ею ради Талига, только на деле все было наоборот, и в жертвах оказывались Талиг и Лионель.
– Мне это не понравилось, – выдавил из себя самоотверженный отец, – но что сделано, то сделано.
– Бергеры очень серьезно относятся к продолжению рода, – словно бы сожалея, откликнулась графиня, – отсюда и этот их обычай. Ненужных и непризнанных детей там просто не может быть, а маркграф в наследнике нуждается больше других. Кроме того, теперь не остается сомнений в его… мужской состоятельности.
– Об этом лучше говорить с Георгией.
– О чем? Я росла среди намеков, но сейчас я ничего не понимаю. Разумеется, я надеюсь, что Бергмарк не отойдет от Талига, и желаю Урфриде счастья. Выбор принцессы Карлы в свое время удивил многих, но, похоже, она не сожалеет.