– У фрошеров я видел двоих бойцов, с которыми вряд ли когда-нибудь сравняюсь. В Эйнрехте я таковых не встречал.
– Тогда второй вопрос. Вы слышали о старом варитском обычае предварять сражение поединком? Если битва по каким-то причинам откладывалась, поединки проводились каждый день. Первые четыре дня проигравший просто выбывал, и победитель на следующее утро встречался уже с двумя, а потом, в случае удачи, с тремя и четырьмя противниками. Первые дни кровь старались не проливать, хотя прямого запрета не было.
– Я помню разве что о судебных поединках, – расписался в своей дремучести Руперт, – и еще, когда оспаривалось первенство… О Седых землях, то есть о том, как там жили, я мало знаю.
– Не о Седых, – взгляд агарисца стал лукавым. – Я описал обычай саймуров, но почему бы ему не стать варитским? Фок Ило рассчитывает за восемь дней перетянуть на свою сторону нестойких, а в прочих вселить неуверенность и предчувствие поражения. Генерал Рейфер рассказывал мне, как действуют китовники. Они будут всячески втягивать солдат и младших офицеров в разговоры и шутливые поединки, угощать проигравших, расхваливать древние обычаи, смеяться над командующим и теми, кто верен присяге. Запреты могут оказаться бессильны, но должным образом примененная палка становится рычагом.
Фельсенбург известен своеволием и непредсказуемостью, он может нарушить приказ, а господа «истинные вариты» достаточно безграмотны, чтобы назвать саймурское наследство своим. Уже первая победа поднимет дух нашей армии, но ежедневное зрелище со ставками может свести затею фок Ило на нет. Азарт творит чудеса, даже когда дерутся петухи, но, Руперт, вы должны побеждать, причем с блеском.
Значит, драка? Не поймешь, с кем, зато на глазах двух армий. А почему бы и нет?! С мушкетером помогло, выручит и теперь.
– Я не Бешеный, – твердо сказал Руппи и, глянув на Бруно, уточнил: – То есть не вице-адмирал Талига Вальдес, но я попробую. Ринге – хороший учитель.
Как и фрошеры, но Вальдесу с Райнштайнером он скажет спасибо потом.
– Господин фельдмаршал, – негромко предложил Рейфер, – будет неплохо, если ваш приказ первыми нарушат каданские наемники. Капитан Штурриш терпеть не может насмешек, а китовники не преминут стравить каданцев с нами.
2
– Ойген, – Жермон сам не знал, чего хочет больше, спрятать письмо на груди или передать бергеру и смотреть, как тот читает. – Ойген, Ирэна написала! Все правда, она…
– Баронесса Вейзель опытна, она не могла ошибиться, – барон казался слегка удивленным. – Что до твоих прежних опасений, то они абсурдны. Твоя жена не стала бы таковой, если б не ответила в полной мере на твое чувство.
– Она… Ты не представляешь!
– Несомненно, ведь я пока холост. Ты уже решил, как назовешь сына, или рассчитываешь, что первой будет дочь?
– Не знаю, – растерялся Ариго, которого письмо повергло в сладостное отупение. – Все вышло как-то сразу.
– Ты «как-то сразу» женился, – Райнштайнер, как всегда, когда давал понять, что он шутит, показал зубы. – Удивляться, что ребенок берет пример с родителей, не приходится, но я повторяю свой вопрос.
– Отец хотел, чтобы в нашем доме всегда был Ги, он писал об этом из Торки, но… – Леворукий, как же назвать мать, чтобы не испортить радость?! – На письмо пролили воду, и я стал Жермоном. Потом отец все же сделал по-своему.
– Ты ошибаешься, поскольку прославленное Ариго имя получил Капотта. Твой единоутробный брат Ги не имел никакого отношения ни к вашей фамилии, ни к погибшему герою. Будет несправедливо, если в будущем, услышав про Ги Ариго, вспомнят убитого герцогом Алва негодяя. Вернув имя в дом, ты поступил бы благородно по отношению к отцу и твоему достойному предку, но я понимаю, как тебе хочется забыть.
– Хочется. Я бы назвал Арно, только не знаю, как спросить у графини.
– Это тоже будет ошибкой. – Райнштайнер поднял оброненную Жермоном перчатку. – Ты очень хороший генерал, у тебя есть друзья, а теперь еще и любимая и любящая супруга, поэтому твоя память в конечном итоге ведет к радости. А память графини Савиньяк или Юлианы фок Вейзель – это память о прекрасном, которого больше нет. Она ведет к боли, Герман, поэтому не называй сына ни Арно, ни Юстиниан, если ты думал еще и об этом.
– Подумал, – признался Ариго, – только что. Если родится сын, имя выберет Ирэна, но дочь будет только Арлеттой.
– Разумно было бы дать ей второе имя Катарина. Память о спасшей честь и достоинство Олларов королеве крайне полезна для Талига, но я не вправе настаивать. Где у тебя вторая перчатка?
– Тут где-то… – Ариго завертел головой, оглядывая свое пристанище. По дороге в Акону он твердо решил поддерживать порядок, но кавардак все равно образовался. – От меня не удирают только карты и оружие.
– От тебя по доброй воле не уходят подчиненные, что гораздо важнее. – Райнштайнер заглянул под стол и поднял осколки стакана. – В любом случае я пришлю тебе хорошие зимние перчатки. По всем признакам вам выступать через несколько дней, ты последуешь совету баронессы Вейзель и попросишь об опекунстве Савиньяка, или предпочтешь меня?
– А надо ли?
– Надо, Герман. Надо. Не будь суеверным, в Бергмарке все воюют и все заботятся о детях. Прости, но я еще раз вернусь к твоей семье. Если бы твой отец избрал надлежащего опекуна, справедливость по отношению к тебе восторжествовала бы значительно раньше, а Ги с Иорамом получили бы шанс стать достойными уважения людьми.
– Хорошо, – буркнул не желавший допускать даже мысли о смерти Ариго, – завтра нас все равно собирают, вот и скажу.
– Насколько я успел узнать Савиньяка, после совета у тебя будет очень много дел и очень мало времени. Нужно идти сейчас. Подожди, пожалуйста.
Хозяйка квартиры разводила фуксии, Жермон к ним даже не приближался. Как злосчастная перчатка очутилась на окне в горшке, генерал не представлял. Сам бы он ее там точно искать не стал.
– Те, кто считает, что женитьба меняет человека, ошибаются, – Райнштайнер взмахнул находкой, стряхивая крошево из сухих листьев. – Твоя небрежность останется с тобой навсегда, как и чувство товарищества, и готовность протянуть руку. Если бы мы поменялись местами, я свою семью доверил бы только тебе. Как и свой корпус. Будем надеяться, Савиньяк успел вернуться от генерала Шарли. Прости мою настойчивость, но в этот год нужно быть готовым ко всему, вспомни того же Дарави и сообщивших о нем теньентов.