– Хряк никогда не поймет мужчину, но поймет, что это мужчина, и постарается или укусить, или удрать…
– И укусить, и удрать. А хряк хряка всегда поймет, все они одинаковы.
Голоса сливаются в веселый гул, не оскверненный надорским сапогом козел смотрит со стены на тех, кто уедет, и ту, что останется. Шестерым пора, но один вернется, этого не понимают разве что Дуглас с Робером, да что они вообще понимают?! Седина – это еще не опыт.
– Так и замыкается круг…
– Но разве не бывает, – Этери широко распахивает глаза, свет розовых свечей превращает их в аметисты, – что мужчина принимает женщину за то, чему мы сейчас ищем название?
– Бывает и такое… – откликается Алва. – И это печальней, чем весь наш разговор, а он, на мой взгляд, удивительно печален.
– Ну так пора его прервать. – Матильда удачно, не чета позавчерашнему, поднялась. – Герцог, вы мне слегка нужны.
– К вашим услугам. – Кэналлиец передал гитару Валме. – Дождитесь меня.
– Разумеется, – заверили мужские губы и женские глаза. Сегодня Этери дождется, а сколько ей ждать потом? Пока он не вернется? Пока она не забудет? Пока не кончатся сперва молодость, потом жизнь?
Звездная ночь обдает холодом, луна и та кутается в бледно-радужную шаль. Черные тени шевелятся и пляшут среди поседевших от инея ступеней, стен, решеток…
– Будет ясно… – Алва смотрит на мерзнущую луну. – Вы опять недовольны, сударыня? Чем?
– Трусостью! – не стала церемониться алатка. – Вашей!
– Такого обо мне не говорил даже покойный кансилльер, а он обладал на редкость живым воображением. Нельзя ли подробней?
Подробней ему?! Чего удивляться, что внука корчи били? Такие, если и ведут себя прилично, то с пленниками, зато, угодив в тюрьму сами, допекут любого.
– Попадись вам Альдо лет в пятнадцать, – выпалила алатка, – может, и не сбесился бы… А меня пороть поздно!
– Его высокопреосвященство никогда не ударит женщину.
– Он и хрякинью не тронул, – похвасталась своей осведомленностью Матильда. – А трус ты потому, что Ларака обнадежил. Ну нельзя же так! Доберется бедолага до Надора этого кошачьего, а там – озеро… И куда он денется?
– Никуда. Он заслужил Надор, и он его получит, а в озере можно разводить выдр. Ваше высочество, не полюбоваться ли нам созвездиями? Беседка на скале для этого просто создана!
– Чтобы родичей сбрасывать она создана.
– О нет! Она построена, чтобы сбрасывать родичей, но создана, чтобы смотреть на небо. Идемте, я вас удержу.
Что в нее вселилось, она не понимала, но звезд захотелось, как в Агарисе хотелось мансая. Злость на кэналлийца не пропала, просто стала какой-то летящей; они почти бежали к беседке и Матильда на ходу вычитывала регенту Талига за нескладного чудака, который не отвечал на ее агарисские письма.
– Ну, – грозно выдохнула женщина у подножия лестницы, – и что теперь будет?
– Я уже говорил. Ясно будет.
– Опять трусите?
– Что значит «опять»?
– Твою кавалерию! Да вы, как неумеха-лекарь, что жалел больного, пока тот не сдох! Если нельзя не резать, надо сразу – всем лучше будет. До Робера и то дошло!
– Эпинэ вам, несомненно, доверяет.
– Еще б ему мне не доверять! – Доверяет, хотя ни кошки не помнит, и хорошо! А то пошли бы смущалки, а где двое смущаются, третий ревнует. – Я им всем бабкой была, теперь только двое остались, авось уцелеют… Этот Ларак, как поймет, так и все! Либо в озеро кинется, либо повесится.
– Он эсператист.
– Тю, – Матильда поставила ногу на первую ступеньку, и ее тут же подхватили под локоть. – Кому это мешало? И вешались, и изменяли, и гадов всяческих чтили. Если очень хочется или очень больно, Создатель не указ… Пистолеты, те еще помочь могут.