Папенька-прымпердор расстарался аж на восемь листов. Новостей хватало, по большей части вполне приличных, но к ним, как палач к куаферам, затесалось известие из Олларии. Балбес Окделл зарезал королеву, и Марселю Валме предстояло объявить об этом Ворону.
— Гадство! — с чувством сообщил новоявленный черный вестник сощурившемуся Коннеру.— Не у нас, в Олларии. А докладывать мне.
— А надо? Докладывать то бишь? — усомнился «енерал». — Может, обождать до осени, чего голову Монсеньору пакостями забивать? Или нет?
— Дидерих его знает! Если б мы еще не к ведьме ехали...
— Да уж, жабу их соловей! Нагадают невесть чего, а потом думай, откуда хвост вырос! А с другой стороны глянуть, так с пулей, что уже засела в заднице, хоть бы и своей, проще, чем с пулей в чужой пулелейке. А ну как в лоб или в брюхо всадят?
— Скажу, — решил Валме, высылая коня. Серебристые то ли неколючие сосны, то ли некорявые акации ловили солнце, хихикала мелкая безопасная речка, красовались на верхней тропе бакранские всадники. Поход продолжался, а женщина, которую связывали с Алвой, умерла, и как же нелепо! Влюбленный мальчишка с ножом — это как поскользнуться на упавшей сливе, но ведь поскользнулся же шлемоблещущий Касмий! Спасая честь анаксии, Иссерциал превратил сливу в выпущенную гайисскими супостатами змею, но это была слива! И это был Окделл, которого Эпинэ укладывал спать, а он вопил про свою «ковалеру»... Вопил, любил, убил... Считалка какая-то! Иссерциал со сливой, детки со считалками и поганая сказка, так и норовящая пролезть в жизнь.
— Монсеньор! В смысле, господин регент...
— Да? — Ворон придержал лошадь, вынуждая ехавших рядом Шеманталей и морисское чудище продолжить путь без него.
— Что ты думаешь о сказочном дураке, которого Смерть гоняла к королю с новостями?
— Ему нравилось разносить гадости. За что и поплатился.
— Сплетничать нравится многим, — кивнул Марсель, — но мне как-то разонравилось. К несчастью, эта дура меня не спрашивает. Я имею в виду Смерть...
— Ну и кто у кого умер? — поднял бровь Ворон. — Помнится, между конем и самим королем были жена и дети.
— Ты уверен, что у тебя их нет?
— Кто умер?
— Ее величество Катарина.
— Странно...
— Странно?!
— И не вовремя. Ребенок тоже?
— Жив. Назвали Октавием. Симпатично и с намеком. Будешь читать письмо?
— Оно большое?
— Восемь листов.
— Вечером. Вы ведь были знакомы с детства?
— Не слишком близко, но графиня Ариго держала меня за жениха. Меня и Савиньяков. Потом перестала, а чуть более потом умерла Магдала Эпинэ. Папеньку это совпадение весьма занимало. Тебе посочувствовать?
— Мне — нет, Талигу — безусловно.
— Талигу я посочувствую на бастионе, ведь полезем же мы на какой-нибудь бастион... Рокэ, это проклятье или нет?
— Если и проклятье, то не мое. Или я этого еще не понял.
— Катарину убил Окделл. Отец пишет — из мести, но он этого Повелителя не видел. Месть в него просто не влезет.
— Хорошо, — одобрил непонятно что Алва. — Давай письмо.
2
Когда на тебя вот-вот навалятся превосходящими силами, нужно точно знать, что творится за спиной. В этом генерал Ариго был полностью согласен с командующим. Неудивительно, что свой теперь уже чисто конный корпус Жермон вел к Мариенбургу так быстро, как только мог себе позволить, не подвергая излишнему риску лошадей. Генерала подгонял приказ и, в куда большей степени, собственные страхи. Пока шла осада Доннервальда, Бруно не спешил отвлекаться на другие цели и не поддавался на уловки талигойского маршала. Если называть вещи своими именами, «гусь» переигрывал фок Варзов по всем статьям, и старик уже не был столь уверен, что быстро и правильно разгадает намерения дрикса. В отличие от Бруно, раскусившего уже второй маневр фок Варзов, пытавшегося отвлечь врага от добычи.