Читать книгу «Цикл "Тёмная башня". Компиляция. Книги 1-8» онлайн.
„Низшие люди“.
— Армитейдж и два других чела встретились с нами у дверей отеля „Марк Гопкинс“, — продолжил голос из магнитофона. — Дату я запомнил прекрасно: Хэллоуин 1955 года. Пять часов пополудни. Я, Джейс Макговерн, Дейв Иттауэй, Дик… Не могу вспомнить его фамилию, он умер шестью месяцами позже, Хамма сказал, что от пневмонии, и остальные ки’каны его поддержали, ки’кан означает говночеловек, или говнюк, если вас это интересует, но Дик покончил с собой, и я это точно знал, даже если остальные — нет. Остальные… помните дока Номер два? Остальные и раньше, и теперь точно такие же. „Не говорите мне того, что я не хочу знать, сэй, не вносите диссонанс в сложившийся у меня взгляд на мир“. Последней была Таня Лидс. Крепкая штучка…
Пауза и щелчок. Голос Теда вернулся, временно посвежевший, окрепший. Третья бобина подходила к концу. „Конец-то истории ему придется скомкать“, — подумал Эдди, и мысль эта вызвала у него разочарование. Помимо прочего, Тед оказался потрясающим рассказчиком.
— Армитейдж и его коллеги приехали на „форде-универсале“, который в те благословенные дни называли гробом. Они повезли нас в глубь материка, в город Санта-Майру. С заасфальтированной Главной улицей. На остальных твердое покрытие отсутствовало. Я помню множество нефтяных качалок, которые напоминали молящихся богомолов, что-то в этом роде… но к тому времени уже стемнело, так что они были лишь силуэтами на небесном фоне.
Я ожидал увидеть железнодорожную платформу, может, автобус с табличкой ЗАКАЗНОЙ на лобовом стекле. Вместо этого нас подвезли к пустующему складскому зданию с перекошенной вывеской над воротами ПОГРУЗОЧНЫЙ СКЛАД САНТА-МАЙРА, и я уловил мысль, ясную и понятную, долетевшую ко мне от Дика, фамилию которого я забыл: Они собираются нас убить. Они привезли нас сюда, чтобы убить и украсть наши вещи.
Если вы не телепат, то не знаете, как вдруг становится страшно. Ощущение такое, будто кто-то залезает в твою голову. Я увидел, как побледнел Дейв Иттауэй, а у Тани, пусть она не издала ни звука, как я уже и говорил, характер у нее — кремень, в уголках глаз выступили слезы. В кабине хватало света, чтобы это увидеть.
Я наклонился, взял руки Дика в свои, сжал, когда он попытался их отдернуть. Послал ему свою мысль: Они не дали бы нам по четверти миллиона долларов, большая часть которых и сейчас хранится в „Морском банке“, только для того, чтобы привести нас в эту дыру и украсть наши часы. И тут же ко мне пришла мысль Джейса: У меня даже часов нет. Я заложил свои два года назад в Альбукерке, а к тому времени, когда подумал, что надо бы обзавестись новыми, это случилось в минувшую полночь, все магазины уже закрылись, да и я был слишком пьян, чтобы сползти с высокого стула у стойки бара.
Его мысль сняла напряжение, мы все рассмеялись. Армитейдж спросил нас, чего мы смеемся, и мы расслабились еще сильнее, потому что могли делать то, чего не мог он и его люди — общаться без слов. Я сказал ему, что просто так, и вновь сжал руки Дика. Это сработало. Я… полагаю, помог ему. Впервые в жизни. Потом такое случалось часто. В этом одна из причин моей усталости. Ментальная помощь сильно выматывает.
Армитейдж и остальные повели нас в здание склада. Помещение пустовало, но в глубине стояла дверь, с написанными на ней мелом двумя словами, в окружении неполных лун и звезд. СТАНЦИЯ „ТАНДЕРКЛЕП“ — вот что мы прочитали на двери. Но не обнаружили ничего похожего на станцию: ни железнодорожных путей, ни вагонов, ни автобусов, ни даже дороги, помимо той, по которой мы приехали к складу. По обе стороны двери были окна, но в них мы увидели лишь пару-тройку каких-то небольших строений, скорее всего сараев, от одного из которых остался только сгоревший остов, и землю, заваленную мусором.
„Почему мы сюда пришли?“ — спросил Дейв Иттауэй, и один из спутников Армитейджа ответил: „Вы увидите“, — и мы увидели.
„Дама проходит первой“, — с этими словами Армитейдж распахнул дверь.
На той стороне тоже было темно, но не так, как на нашей. Там была более темная темнота. Если вы уже видели Тандерклеп в ночи, то знаете, о чем я говорю. И звуки из этой темноты доносились другие. Старина Дик попытался дать задний ход и развернулся на сто восемьдесят градусов. Один из спутников Армитейджа выхватил пистолет. И я никогда не забуду, что сказал Армитейдж. Потому что голос его звучал… по-доброму. „Возвращаться слишком поздно, — услышали мы. — Теперь вы можете только идти вперед“.
Думаю, именно тогда я понял, что все эти разговоры о шестилетнем контракте и его продлении, если будет на то желание — чушь собачья, как сказали бы Бобби Гарфилд и его друг Салл-Джон. Не то чтобы мы прочли это в их мыслях. Все они были в шляпах, видите ли. Вы никогда не увидите „низшего“ мужчину, да и „низшую“ женщину, если на то пошло, без шляпы. Мужчины предпочитают простые мягкие шляпы, вроде тех, что носили тогда в Америке, но эти шляпы отличались от продающихся в магазине. Они — думалки. Точнее, антидумалки; глушат мысли тех, кто их носит. Если вы попытаетесь тыкнуться в голову того, кто в такой шляпе, тыкнуться — это словечко Динки, то есть прочитать его мысли, из этого ничего не выйдет. Вы услышите только гудение, сквозь которое будут прорываться множество невнятных голосов. Неприятное гудение, сродни тодэшным колокольцам. Если вы их слышали, то знаете, о чем я. Отбивает охоту прилагать дополнительные усилия. А прилагать дополнительные усилия — это последнее, чего могут захотеть живущие в Алгуле телепаты. В чем больше всего заинтересованы Разрушители, дама и господа, так это жить спокойно и не рыпаться. Что только подчеркивает чудовищность ситуации, если, конечно, отойти подальше и взглянуть на происходящее со стороны. В кампусе можно очень часто услышать или увидеть написанное на стене коротенькое высказывание, почти стишок: „Включай вентилятор, считай, ты в круизе, не вспоминай о прошлом, думай о загаре“. Это означает гораздо большее, что просто: „Не дергайся“. Последствия такого отношения крайне неприятны. Интересно, сможете ли вы это увидеть.
Эдди подумал, что он смог, во всяком случае, ему пришла в голову мысль о том, что из его брата Генри вышел бы потрясающий Разрушитель. При условии, что ему позволили бы взять с собой героин и альбомы „Криденс клиауотер ревайвел“.[104]
Долгая пауза от Теда, потом печальный смешок.
— Я думаю, пора чуть укоротить эту длинную историю. Мы прошли через дверь, прочее оставим за кадром. Если вы проделали тот же путь, то знаете, какими неприятными ощущениями сопровождается этот переход, когда дверь работает не на должном уровне. А дверь между Санта-Майрой и Тандерклепом была куда в лучшем состоянии, чем некоторые из дверей, через которые мне пришлось потом проходить.
На мгновение мы видели только темноту той стороны да слышали вой зверей, которых тахины называют дикими собаками. Потом зажглись прожектора, и мы увидели этих… этих существ с головами птиц, горностаев, одного с головой быка, с рогами и все такое. Джейс закричал, я — тоже. Дейв Иттауэй повернулся и попытался убежать, но его схватил Армитейдж. А если бы и не схватил, куда бы он побежал? Обратно в дверь? Так она закрылась и, насколько мне известно, была односторонней. Только Таня, единственная из нас, не издала ни звука, а когда взглянула на меня, в ее глазах я увидел облегчение, то же прочитал и в мыслях. Потому что мы знали, понимаете. Не на все вопросы мы получили ответы, но на два, очень важных, получили. Где мы находились? В другом мире. Когда мы могли вернуться? Никогда. Наши деньги в „Морском банке“ Сан-Франциско будут множиться и множиться, превращаясь в миллионы, и никто не сможет их потратить. Потому что тот мир мы покинули навсегда.
Нас уже ждал автобус с роботом-водителем, которого звали Фил. „Меня зовут Фил, я стар, но мил, а лучшая новость — я никогда не пил“. Пах он, как молния, а внутри у него постоянно что-то щелкало. Старина Фил уже мертв, его отвезли на кладбище поездов и роботов, сколько их там покоится, известно только Господу, но механических помощников здесь хватает, чтобы завершить начатое, я в этом уверен.
Дик потерял сознание, когда мы вышли из двери на стороне Тандерклепа, но к тому времени, когда впереди показались огни поселения, пришел в себя. Таня положила его голову себе на колени, и я помню, с какой благодарностью он на нее смотрел. Это забавно, что остается в памяти, не так ли? Нас проверили у ворот. Распределили по общежитиям, проследили за тем, чтобы мы поели… еду подали отменную. И потом кормили не хуже.
На следующий день мы вышли на работу. И если вычесть мой маленький „отпуск в Коннектикуте“, работали постоянно».
Еще пауза, а потом:
— Видит Бог, с тех пор мы работали. И, прости, Господи, большинство из нас были счастливы. Потому что талант хочет одного — быть востребованным.
Он рассказывает о нескольких первых вахтах в Читальне и осознании, не постепенном — почти мгновенном, что они здесь не для того, чтобы вычислять шпионов, или читать мысли русских ученых, или «искать какую-нибудь космическую хрень», как сказал бы Динки (не то чтобы Динки появился здесь раньше, чем он, но Шими — появился). Нет, они делали другое — что-то разрушали. Он мог чувствовать это что-то, не только в небе над Алгул Сьенто, но везде вокруг них, даже под ногами.
И однако его все устраивало. Кормили хорошо, его сексуальный аппетит с годами несколько угас, но он не отказывал себе в удовольствии время от времени потешить своего молодца, всякий раз напоминая себе, что виртуальный секс — та же мастурбация. Но при этом долгие годы он трахался только с проститутками, как и многие мужчины, постоянно перепархивающие с места на место, и на собственном опыте знал, что такой секс также не слишком отличается от все той же мастурбации; ты долбишь ее изо всех сил, пот льет с тебя градом, она ахает и охает, при этом думая, есть ли в баке бензин, или стараясь вспомнить, когда отоваривают купоны в «Красном-и-Белом». Как и в других жизненных ситуациях, тут приходится задействовать воображение, а вот это Тед умеет, визуализация дается ему легко, спасибо вам большое. Он доволен тем, что у него крыша над головой, доволен компанией… охранники — это охранники, все так, но он верит им, когда они говорят, что наполовину их работа — оберегать кампус от тех, кто может проникнуть в него снаружи, и лишь вторая половина — не выпускать из него Разрушителей. Ему нравится большинство тех, кого охраняют вместе с ним, а где-то через год-два он понимает, что нужен обитателям общежитий. Он может успокоить, когда их охватывает ярость; может снять острый приступ тоски по дому часовым разговором. И это, конечно, хорошо. Может, хорошо все, что они тут делают. Во всяком случае, есть у него такое ощущение. Тосковать по дому — это человеческое чувство, а вот Разрушать — божественное. Он пытается объяснить Роланду и его тету, но лучшее, что он может сделать — найти самое подходящее, на его взгляд, сравнение: Разрушать — все равно что наконец-то почесать то место на спине, которое все время сводило тебя с ума терпимым, но постоянным зудом, а дотянуться до него никак не удавалось. Ему нравится ходить в Читальню, точно так же, как и остальным. Нравится сидеть там, вдыхать запах хорошего дерева и хорошей кожи, искать… искать… а потом, внезапно, а-а-ах. Ты зацепился. Покачиваешься, как мартышка на суку. Ты разрушаешь, бэби, а разрушать — это божественно.
Динки как-то сказал, что Читальня — единственное место, где он действительно ощущал сам себя, вот почему ему и хотелось ее закрыть. Если возможно, сжечь. «Я же знаю, что могу натворить, когда ощущаю самого себя, — сказал он Теду. — Когда я, вы понимаете, в ладу с самим собой». И Тед понимал, о чем речь. В Читальне всем было слишком уж хорошо, даже не верилось, что такое возможно. Ты садишься, при желании берешь в руки журнал, смотришь на картинки моделей и маргарина, кинозвезд и автомобилей, и чувствуешь, как твой разум поднимается ввысь. Луч вокруг тебя, ты словно в энергетическом коридоре, но твой разум всегда поднимается к крыше и, когда добирается туда, находит большой древний наклонный желоб.
Может, однажды, когда Прим только-только отступил и голос Гана еще отдавался эхом в чертогах макровселенной, Лучи были гладкими и полированными, но те дни канули в Лету. Теперь Путь Медведя и Черепахи бугрист и разъеден, на поверхности полным-полно бухт, седловин, пещер и расщелин, достаточно мест, за которые можно уцепиться. Иногда ты медленно ползешь по ним, иной раз чувствуешь, как проникаешь внутрь, как капля кислоты, способная мыслить. И все эти ощущения невероятно приятны. Сексуальны.
А для Теда в этом есть и кое-что еще, хотя он и не знает, что он — единственный, у кого это есть, пока ему не говорит об этом Трампас. Трампас, понятное дело, не собирался ничего ему говорить, но у него жуткая экзема, и вот это кардинально все меняет. Трудно поверить, что лавры спасения Темной Башни, возможно, принадлежат вечно зудящей коже на голове, но эта идея не притянута за уши.
Совершенно не притянута.
«В Алгул Сьенто примерно сто восемьдесят сотрудников, — рассказывал Тед. — Я не из тех, кто учит кого-либо делать свою работу, но, возможно, вы захотите кое-что записать, по меньшей мере запомнить. Грубо говоря, шестьдесят охранников на три восьмичасовых смены, соответственно, двадцать, двадцать и двадцать в каждой. У тахинов самое острое зрение, и они несут вахту на сторожевых башнях. Челы патрулируют периметр. С оружием, будьте уверены, и крупного калибра. Руководят всем Прентисс, ректор, и Финли из Тего, начальник службы безопасности, чел и тахин соответственно, но большинство скаутов, которые бывают в других реальностях — кан-тои… „низшие люди“, вы понимаете.
Обычно кан-тои не ладят с Разрушителями. Короткий разговор — вот и все общение, которое может быть между ними. Динки как-то сказал мне, что они нам завидуют, потому что мы, как он говорит, „совершенные челы“. Как и охранники-челы, кантои на службе носят думалки, чтобы мы не могли тыкнуться в их головы и прочитать мысли. Но дело в том, что в основной массе Разрушители и не пытались никуда тыкнуться, за исключением Луча, а может, им это уже и не под силу. Мозг — такая же мышца, как и любая другая, и атрофируется, если ее не использовать».