— И всё равно — он неправильно делает, — упёрлась я. — Одно дело военные, туда, наверное, выбирают самых-самых, дохляков не берут?
— Всё верно. Там отбор тоже велик. Для людей, лишённых магии, военное поприще — очень хороший выбор, позволяет сделать отличную карьеру. Туда рвутся многие, но отбирают лучших. Наша армия невелика, держать большую, как ты понимаешь, просто нет смысла, но та, что есть — гордость Империи.
— Всё это хорошо. Но вот конкретно здесь — разве можно так делить студентов на группы?
— Как — «так»?
— По расам.
— Но это же логично. У представителей разных рас разные возможности, и это учитывается.
— А то, что внутри человеческой расы возможности тоже разные, учитывать не надо?
— Я не понимаю, — ректор нахмурился. — Все человеки слабее остальных рас в той или иной степени. Это и учитывается — им дают самые простые задания.
Ой, как всё запущено… Он ведь на самом деле верит в то, что говорит.
— Скажите, — я огляделась, мы были в гостиной и во всём коридоре абсолютно одни, но голос я всё же понизила. — Унрек… ммм… Ройстон и Даритан — одной расы?
— Да, конечно. Точнее, если копнуть глубже, то не совсем, мать Ройстона — оборотень-полукровка из лисьих, у Даритана — эльфийка. Но это роли не играет, поскольку все наши дети — перевёртыши. Думаю, тебе это известно.
— Да, известно. Значит, они одной расы. Скажите, Ройстон и Даритан равны физически?
— Конечно, нет. Ройстон — перерождённый, Даритан ещё подросток. Как можно их сравнивать?
— Но они же одной расы! — я развела руки в наигранном удивлении. — Значит, должны быть равны во всём.
Кажется, до ректора дошло, что я хочу ему сказать. Он задумался, потёр лоб, покусал губу.
— Говоришь, деление по расам неправильно? — мужчина серьёзно на меня посмотрел.
— Нет-нет, оно правильное. Это деление необходимо, я понимаю. Просто я была среди «дохляков», как их мило называет мастер Хэдлей — они разные. Очень. Одни проходили полосу препятствий легко, ещё и меня на себе волокли, другие приползали полумёртвыми. Человеки — они разные. Есть очень сильные и спортивные, а есть и правда дохляки. Разве можно с них требовать одинаково, загоняя тех, кто слабее, до полусмерти?
— Никогда не думал об этом… У подопечных Хэдлея всегда были прекрасные результаты. Я не вмешивался.
— И что, все первогодки заканчивают академию? — я-то помнила, что отсев здесь есть, и весьма жёсткий.
— Нет, не все, только лучшие.
Я молчала, давая мужчине сделать выводы.
— Почему же мне никогда никто об этом не говорил? Если всё так… неправильно — почему никто не пожаловался?
— А кто пожалуется-то? — удивилась я. — Вы же ре-е-ектор!
— Вот именно! Я — руководитель данного учебного заведения на ближайшие тридцать восемь лет, и отвечаю здесь за всё. Кому ещё говорить, если что-то идёт не так?
— Вы серьёзно? — я обвела рукой пустынный коридор. — Да вас боятся все, смотрите, спрятались по комнатам, носа не высовывают. И это у себя в общежитии. Вы можете представить, что кто-то из них пришёл бы к вам жаловаться на педагога? Это же абсолютно невозможно!
— Боятся? — ректор на полном серьёзе удивился. — Но ведь ты-то не боишься.
— Нет, — я чуть смущённо улыбнулась. — Я же говорила — вы очень похоже на того, кого я знаю всю жизнь, кто всегда был моей защитой, и кому я доверяю, как… как собственной маме. В общем, не получается у меня вас бояться. А вот к директору школы, в которой учусь в своём мире, я бы в жизни не подошла по своей воле.
— Даже если бы заметила какую-то несправедливость? — усмехнулся ректор.
— Я бы рассказала родителям. Пусть взрослые сами разбираются.
— Допустим, меня боятся, — судя по интонации, ректор всё ещё не до конца поверил в мои слова. — Но почему не сказали Ройстон с Даританом?