Читать книгу «Цикл романов "Эмиль Боев" и другие. Компиляция. Книги 1-13» онлайн.
— Случайно поскользнулись?
— Ничего подобного. Пыталась покончить с собой.
Она ничего больше не говорит по этому поводу, как не говорила ничего и на прежних допросах, протоколы которых я недавно перелистывал.
Наступают сумерки. Небо над крышами еще светлое но над нами оно уже темно-синее, и тут и там начинают мигать большие одинокие звезды. Вдалеке, на мосту, зажглись фонари. Вечерний ветерок играет с ветвями деревьев.
— Ладно, — говорю я. — Не буду расспрашивать. Это ваша личная история. Бывают такие несчастья. Оставит тебя любимый человек или что-нибудь в этом роде…
— Меня-то оставил отец…
Ах, эти отцы! И Дора тоже состряпала себе оправдание по отцовской линии.
— Что, он уехал или вас прогнал?
— Вовсе нет. Просто оставил меня.
— А матери у вас нет? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
— Мать умерла, когда мне было тринадцать лет.
— В тринадцать лет это большая потеря… Не в том смысле, что раньше или позже это легче, но в таком возрасте…
— Я не очень сильно переживала. Конечно, я любила свою мать, только без особого… тепла, потому что она была не из тех людей, которые вызывают больше, чем просто уважение, Она была человеком настроения, чаще всего — строгой, раздраженной и всегда готова была сделать тебе замечание или выругать тебя. Не успевала я вернуться из школы, как начиналось: «Садись учить уроки», «Но я только пришла с уроков», говорю ей, а она свое: «Садись учить уроки!» И отцом командовала так же: «Не читай газету за обедом!», «Надень тапки, я утром мыла пол!», «Здесь не место для пиджака!» и все в том же роде. Все это она делала, конечно, заботясь о нас и о порядке в доме, и ей даже в голову не приходило, что кому-то эта забота может стать поперек горла…
Она говорит, рассеянно глядя в сторону моста и привычно делая короткие, резкие взмахи рукой. Потом замолкает и поглядывает на меня вскользь:
— К чему я все это вам рассказываю?
— Думаю, что вы об этом рассказывали не столь уж многим?
— Никому.
— Тогда совсем не вредно однажды рассказать об этом кому- нибудь. Если хотите, конечно. Бывает, что поделишься с кем-то, и тебе самой станут яснее некоторые вещи.
— Может быть. В общем-то мне все эти вещи достаточно ясны, все по отдельности, хочу сказать… а подведешь черту, получается совсем другое…
Она облокачивается о спинку скамейки, заглядевшись на далекие смутные огни моста, и замолкает, думая о своем прошлом. Я вовсе не собираюсь вызывать ее на откровения, тем более касающиеся ее прошлого. И если кто-нибудь спросит меня в этот миг вечернего молчания: «Неужели ты не сочувствуешь этой девушке и ее трагедии», я буду вынужден ответить ему: «Да, сочувствую, хотя не знаю в точности, в чем состоит ее трагедия, только сочувствие это — мое личное дело, а шеф мой на этих днях возложил на меня другое дело, намного сложнее и важнее в настоящий момент. Потому что хоть это может звучать как узкий практицизм и меркантильность, что ли, но сейчас для меня важно не только понять трагедию Доры, но и заслужить ее доверие, отсутствие которого чертовски осложнило бы мою задачу.
— Значит, вы не очень тяжело переживали смерть матери? — спрашиваю, чтобы напомнить женщине, что она начала мне о чем-то рассказывать.
— Не особенно тяжело. Конечно, и я и отец ее любили, но как я вам уже сказала… После смерти мамы я сама стала вести хозяйство, несмотря на то что мне было только тринадцать лет. Правда, приходила женщина стирать, но все остальное легло на меня, и я справлялась, потому что мама позаботилась, чтобы я всему этому научилась. И хотя домашняя работа отнимала у меня все время, свободное от уроков, я делала ее с удовольствием, потому что делала для отца. Может быть, те годы вплоть до окончания гимназии были самыми счастливыми моими годами, годами с запахом мыльной воды и мастики.
Уже совсем стемнело. Ветер похолодал. Дора вынула из сумки сигареты и спички и закурила, вероятно, чтобы согреться. Умная мысль.
— Отец мой был человек тихий и кроткий. Не потому, что мама его выдрессировала, а потому, что такой был у него характер. Идет с работы — он какой-то начальник в торговле, — накупит того-сего для дома, потом сходит к приятелям в ресторан выпить рюмочку ракии, только одну, и вернется домой читать газету или слушать радио. Помню, когда ко мне пришли как-то две подруги из нашего дома, одна сказала: «Завидую тебе, Дора, что у тебя такой отец». А другая отвечает: «Не надо ей завидовать, потому
что как решит ее отец жениться…» До того времени мне эта мысль не приходила в голову, и помню, как только отец вернулся, я его спросила ни с того ни с сего: «Папа, ты не женишься второй раз?» Он засмеялся и говорит: «Зачем же мне жениться, если у меня есть такая хозяйка?» Но я настаивала: «Тогда обещай мне, что и вправду не женишься», а он: «Да что это тебе пришло в голову, деточка? Ладно, не волнуйся, обещаю».
Она замолкает, поглощенная воспоминаниями, и забывает, что держит зажженную сигарету. Я уже второй раз замечаю у нее эту скверную привычку, свойственную некоторым женщинам, попусту расходовать ценный материал.
— Отец держал свое слово до тех пор, пока я не закончила среднюю школу. Но в последние месяцы стал все чаще запаздывать и уходил из дома по воскресеньям. Я уже была не ребенок и понимала, что все это значит, но говорила себе: «Ничего, лучше так, чем если бы он привел ее когда-нибудь домой». Но он ее все равно привел, и, как выяснилось, они уже зарегистрировались. Ну, понятно, была и маленькая предварительная подготовка, туманные намеки, даже знакомство за две недели до этого — «товарищ из дирекции», — и коллективное посещение кино, и все-таки когда он ее привел, это был для меня настоящий удар. Я ему даже не напомнила о его обещании, потому что мне было стыдно за него. Просто я замкнулась и попыталась привыкнуть к новому положению.
Она говорит, делая рукой свойственные ей короткие жесты, словно чертя что-то в воздухе, а потом стирая. После этого она приближает сигарету к губам, но сигарета уже угасла, и женщина бросает ее небрежным движением.
— Я попыталась приспособиться, но ничего не получилось… Не вышло… Я слишком привыкла к прежней жизни, а у этой женщины были совсем другие планы, и некоторыми чертами характера она напоминала мою мать, с той разницей, что она не была моей матерью, хотя ей очень сильно хотелось играть эту роль. Вообще она вообразила себе, что одна из ее задач — заниматься перевоспитанием заброшенного ребенка, а у меня не было ни малейшего намерения перевоспитываться, тем более у такой воспитательницы, которая была всего на семь-восемь лет старше меня и не умела ничего приготовить без того, чтобы не испортить продукты. Она постоянно делала мне замечания, я ей в ответ дерзила, а отец мой со всей своей бесхарактерностью старался держаться нейтральной позиции, что еще больше бесило Елену — ее звали Елена, — и вообще атмосфера в доме стала невыносимой, и я все чаще уходила из дома и возвращалась уже после того, как они соблаговолят поужинать, и Елена подзуживала отца, но так, чтобы я слышала: «Ты не видишь разве, что этот ребенок совершенно распустился?» или: «Если она будет так шляться, она не сдаст приемных экзаменов». Экзамены я сдала и в университет поступила, но вскоре после этого произошел полный разрыв… Из-за пяти левов.
— Из-за пяти левов?