— Я скажу тебе, что делать! — прокричал я. — Все обдумано. И не они нас, а мы их, будь уверен.
На этот раз состязание являет собой подлинное побоище. Машин так много, что они не столько продвигаются вперед, сколько сталкиваются в облаках бензинового дыма, застилающего это бело-голубое стадо. Как только какой-то таратайке удается оторваться, вдогонку ей тут же кидаются несколько других, норовят броситься ей наперерез, бодают с боков, таранят сзади, пока на одном из поворотов она не оказывается на обочине. Публика неистово ревет, то и дело взлетают стаи рук, зонтов, шляп.
— Может, нам уйти? — морщится Младенов. — Голова распухла от этого безумства!
— Нам не выбраться. Придется дождаться конца.
И мы остаемся среди этого содома, занятые своими мыслями, а перед нами, на поле стадиона, бедные наемники, сжимая в руках руль, борются за свой престиж и за свою жизнь, давясь ядовитым дымом, опрокидываются, выбираются ползком из-под охваченных пламенем машин.
В маленькой кофейне на Монруж толпятся у стойки несколько человек из местных завсегдатаев. За столами, расставленными прямо на тротуаре, ни души. Улица просматривается достаточно хорошо, и мне легко заметить каждого нового посетителя.
— Во-первых, — говорю я, выпив из кружки пиво, — дома не вести никаких разговоров. У вас в квартире установлена аппаратура.
Младенов пытается выразить не то сомнение, не то негодование, но я жестом останавливаю его.
— Сказано тебе, значит, так оно и есть. Во-вторых, старайся по возможности не вступать в контакт со мной. Я сам приду к тебе, и то в случае крайней необходимости. В-третьих, ни малейшего сомнения, ни тени недовольства с твоей стороны. Ты ничего не знаешь, и ничего не случилось.
До сих пор Младенов выслушивал мои советы без возражений. Трус по натуре, он охотно принимал любые меры в целях собственной безопасности.
— Главная наша задача — вывести из строя Димова. Это позволит тебе стать первым. Однако для начала нам придется заставить его сменить шкуру и дать иное направление его злобе. Вечером завтра или — самое позднее — послезавтра я принесу тебе одну запись. У тебя есть магнитофон?
— На что он мне сдался? — вскидывает брови Младенов.
— Ладно, принесу тебе магнитофон. Позовешь Димова, пускай послушает запись. Он придет в бешенство. Но ни тебя, ни меня это касаться не будет. Это важно.
— А если спросит, откуда взялась запись?
— Скажи, что тебе ее принес француз, назвавший себя слугою из отеля «Сен-Лазер». Он заверил, что это весьма интересно для твоего приятеля Димова, и, сильно нуждаясь в деньгах, предложил тебе эту штуку за пятьсот франков, взял же ты ее за двести…
— А если Димов не поверит?
— Не имеет значения, поверит он или нет. Можешь не сомневаться, что, прослушав запись, он задумается над другим…
— Пожалуй, для пущей убедительности мне стоит потребовать с него эти двести франков…
— Разумеется. Он не задумываясь выплюнет и больше, лишь бы забрать пленку…
— А что на ней записано?
— Потом узнаешь. Ты же будешь слушать… Учти, что это всего лишь первый ход.
— Ты все продумал как надо?
— Все. До последней мелочи. И во всех возможных вариантах. Будь спокоен. Не пройдет и недели, как ты станешь во главе Центра.
Я нарочно сокращаю срок, лишь бы вдохнуть в старика бодрость. Перед коротким сроком и малодушный обретает храбрость, забывая о том, что очутиться на том свете можно в одну секунду.
Но, возвратившись вечером домой с только что купленным магнитофоном, я, в свою очередь, тоже обретаю некоторую храбрость. На столе в студии меня ждет прекрасно упакованное устройство, напоминающее автомобильный радиоприемник, а рядом — катушка с магнитной пленкой.
Налаживая магнитофон, я уныло размышляю над тем, что такова уж моя участь — жить и двигаться словно обнаженным на глазах у незнакомых людей. Тебя подслушивают, выслеживают на машинах, являются к тебе на квартиру в твое отсутствие.
Магнитофон включен, медленно вращается катушка.
«Тони, миленький, просто не могу без тебя… Сто раз на день я испытываю желание чувствовать тебя рядом, вот так…»
Это мягкий похотливый голосок Мери Ламур. Затем следует кислая реплика Тони:
«Дашь ты мне, наконец, обещанные триста франков или вы опять умоете руки с этим дураком Димовым?»