— Даже машиниста? — спросила Рен, разглядывая черный электровоз в голове поезда, — тупоносый, без окон, он мчался вперед, словно атакующий бык.
— Локомотив и есть машинист. Сталкер модели «Попджой-двенадцать». Им управляет Воскрешенный человеческий мозг. Какой-нибудь бедолага-инакомыслящий или пленный солдат, которого Гроза превратила в машину. Рен, их нечего жалеть. Они дикари. Тут или мы их, или они нас.
Рен поняла, что он говорит о вчерашней бойне — то ли извиняется, то ли просто объясняет. Она старалась придумать ответ, но так и не нашлась что сказать.
— Смотри, он замедляет ход. — Вольф снова забрал трубу. — Наверное, там мост или поврежденный участок дороги. Если понадобится, в этом месте удобно будет забраться на поезд.
— В каком смысле?
Вольф оскалился:
— Мало ли, вдруг с дирижаблем что-нибудь случится, тогда домой будем возвращаться пешком. Если прокатиться на поезде, можно сэкономить пару недель пути.
Рен кивнула. Она видела, что он хочет вывести ее из равновесия, и не собиралась поддаваться.
— Вон там деревья близко к путям растут, — сказала она, показывая пальцем. — Можно спрятаться, пока будем ждать поезда.
Вольф расхохотался, оценив ее браваду.
— Рен, ты мне нравишься! Ни одна девушка в Мурнау не смогла бы отправиться в такое путешествие, да еще так спокойно ко всему отнестись. Ты, как это говорится… хладнокровная.
— В маму, наверное, — ответила Рен.
— Уже недолго осталось, — объявил Том вечером, заводя моторы.
Рен ушла в каюту на корме, чтобы хоть немного поспать, а Вольф расхаживал взад-вперед по кабине управления, время от времени останавливаясь и всматриваясь в черноту впереди — не покажется ли Лондон.
— Близко, — прошептал он, как будто про себя. — Совсем близко…
Гребни вывороченной Лондоном земли заслоняли ночное небо. Дважды мимо окон гондолы пролетали, хлопая крыльями, птицы, разбуженные шумом моторов. Том пугался, а во второй раз даже вскрикнул, и к нему сейчас же подбежал Вольф.
— Нет, ничего, — смущенно сказал Том. — Просто птицы. Много лет назад мне пришлось драться с летающими Сталкерами Зеленой Грозы, и с тех пор я боюсь птиц.
— Вы храбрый человек, герр Нэтсуорти, — сказал Вольф, успокаиваясь, и вновь принялся расхаживать взад-вперед.
— Храбрый? — засмеялся Том. — Посмотрите на меня — трясусь как лист!
— Храбрецы тоже чувствуют страх. А если вспомнить, что вы совершили… Рен мне рассказала кое-что о ваших чудесных приключениях в молодости.
— Тогда они совсем не казались чудесными, — отозвался Том. — Я по большей части только и делал, что цепенел от страха. Повезло, что жив остался. Все у меня получалось вкривь и вкось…
Полет продолжался. Через несколько часов Рен сменила Тома за приборами. Он включил кофемашину и растолкал Вольфа, дремлющего у окна:
— Кофе?
Молодой человек нахмурился:
— Который час? Мы уже над обломками Лондона?
— Пока еще нет.
— Пап! — окликнула Рен, сидя за панелью управления. — Папа, смотри!
Том, забыв о кофе, встал рядом с дочерью и, перегнувшись через ряды рычажков, стал смотреть в носовое окно. За дальними горами на бледном небе проступал рассвет. А между «Дженни» и горами, прямо посреди колеи, черным силуэтом на фоне неба выделялась пузатая приземистая башня без единого окна. Том на мгновение испугался, что Зеленая Гроза построила здесь крепость, чтобы охранять подступы к развалинам Лондона.
— Это колесо, — прошептал Вольф, как зачарованный глядя через плечо Рен.
Рен потянула на себя рычаг, «Дженни» поднялась выше, и Том, глядя вниз, понял, что Вольф прав: покореженное, изъеденное ржавчиной, заросшее сорняками, это все-таки было колесо, отломанное от Лондона. А дальше, рассыпанные по Поверхности, темнели в предрассветных сумерках разнообразные предметы: другие колеса, скрученные куски осей, причудливо оплавленные груды металла, выброшенные взрывом. Поверх всего этого валялись отдельные гусеничные траки, издали напоминая разрушенную дорогу, которая вела к огромной горе обломков, только что показавшейся из тумана.