Он улыбнулся Рен, и она немедленно почувствовала, что краснеет.
— Я все-таки не уверен… — сказал Том, хотя на самом деле больше не сомневался.
Как можно отказаться? У него никогда столько денег не было, да и не нужны они ему, но надо думать о будущем Рен. Сумма, какую предлагает этот мальчишка, сделает Рен богатой, а когда его не станет и дочь, допустим, решит заняться воздушной торговлей, ей совсем не помешает, если на птичьих дорогах ее будут знать как авиатрису, которая побывала в Лондоне.
Сказать по правде, Том очень хотел вернуться в родной город. Увидеть своими глазами, что осталось от Лондона и осталось ли хоть что-то… Или кто-то. И Рен хотелось взять с собой, пусть увидит, где начались приключения ее отца. Поэтому он с такой легкостью находил причины, почему ему необходимо согласиться и взять Рен с собой, преуменьшая будущие опасности. В конце концов, сказал он себе, они с Эстер на «Дженни Ганивер» побывали еще и не в таких передрягах.
— Значит, решено! — сказал Вольф. — Перегоните свой дирижабль в воздушный порт Мурнау. Через пару дней встретимся, обсудим подробности. Но прошу вас, не говорите никому, куда мы направляемся. Ни единой душе! У Грозы шпионы повсюду, и у других городов тоже.
Пожав друг другу руки, они снова вышли в сад, где слышался смех, звучала музыка и на газонах уже протянулись тени. Пеннироял, окруженный толпой блестящих девиц, бодро помахал Рен и Тому издали. Вольф извинился и отошел поговорить с отцом. Стоя рядом со старым кригсмаршалом, он казался неловким и чуточку смущенным. Таким он больше нравился Рен — у нее и у самой были проблемы с родителями. Она решила, что он кажется слишком жестким из-за своего военного опыта, а на самом деле наверняка он добрый и застенчивый, совсем как Тео.
Стараясь представить себе путешествие вместе с ним на восток, Рен сжала папину руку.
— Если ты полетишь, я тоже полечу, как Вольф Кобольд сказал. Ты меня не заставишь остаться здесь, даже не думай! Так что и спорить нечего. Я могу о себе позаботиться.
Том засмеялся: это было настолько в духе Эстер! Глядя на Рен, он видел в ней силу и упрямство матери.
— Ну хорошо, — сказал он. — Там посмотрим.
У Вольфа Кобольда разговор с отцом протекал далеко не так гладко. Где-то и когда-то за прошедшие годы затерялась непринужденная дружба, какая была в детстве у Вольфа с отцом. Сейчас кригсмаршал и его сын мыслили совершенно по-разному. И все же старик, видимо, решил, что обязан воспользоваться редким визитом сына и поговорить с ним серьезно. Они прошлись по сухому бурому газону с мертвыми деревьями и иссохшими кустами — до войны парк был гордостью Мурнау. Пересекли мостик через пруд, где раньше катались на лодках (сейчас, конечно, воду спустили и сухое дно шелушилось ржавчиной). Поднялись по ступенькам в небольшую беседку с колоннами, где статуя богини в античном платье смотрела вдаль, за край яруса.
— Когда ты был маленьким, это было одно из твоих любимых мест, — сказал кригсмаршал, поглаживая усы; он всегда так делал, когда волновался. — Ты был очарован этой барышней на пьедестале…
— Не помню, — сказал Вольф.
— Да-да…
Лицо статуи было все в потеках от сырости, как будто она плакала зелеными слезами. Кригсмаршал начал оттирать эти пятна носовым платком.
— Ты все спрашивал, кто она, и я тебе рассказывал, что она — символ Мурнау. Сильная, но добрая. Благородство, аристократизм. — Он трудился над замшелой статуей, и это позволяло не смотреть сыну в глаза. — Вернулся бы ты, Вольф. Мама по тебе скучает.
— Мама снова удерет в Париж, как только закончится перемирие. Да и какая тебе разница? Все давно знают, что ваш брак — одна видимость.
— Я по тебе скучаю.
— Уверен, что это неправда.
— Когда я предложил тебе руководство пригородом, имел в виду — на месяц-другой. Я не собирался переселить тебя туда насовсем! Черт побери, Вольфрам, твое место — здесь! Тебе нужно готовиться к тому, чтобы стать моим преемником. Я всего лишь старый солдат. А в мирное время Мурнау требуются люди помоложе. Способные мыслить масштабно.
— Мир долго не продлится, — сказал Вольф.
— Почему ты так уверен? По-моему, Нага не готовит никакого подвоха. Не забывай, я с ним воевал. Он полтора месяца продержался против Мурнау на Башкирском перевале. Его люди сражались как тигры, но он приказал пощадить всех пленных в захваченных городах. И бомбы-стаканы использовал только в самых крайних случаях. А когда он узнал, что меня ранил кто-то из его снайперов, прислал подарок: олд-тековский броневой жилет и записку: «Ждем, скучаем». Пусть он враг, но мне он симпатичней многих друзей.
— Очень трогательно!
Вольф зевнул; он слышал эту историю много раз.
— Но моховиков все равно нужно истребить.
— Чушь! — рассердился отец. — «Тракционштадтсгезельшафт» создали не для того, чтобы кого-то истреблять, а чтобы защищать честные города от Грозы. Пусть Нага со своими противниками движения живут себе спокойно в своих ужасных горах, лишь бы пообещали нас не трогать.
Вольф гневно повернулся к отцу, но не стал ничего говорить. Он отошел к краю беседки и долго смотрел сквозь мертвые деревья на восток, представляя, как где-то там, за перепаханными войной равнинами, затаился Лондон.
Наконец кригсмаршал фон Кобольд снова заговорил:
— Манчестер движется на восток. Я получил коммюнике от их мэра, мистера Брауна…
— А-а! Тот, кто платит нам жалованье.