В подвал спускалась одна Рута и часами сидела у приемника, все подробно записывала. В одну из таких осенних ночей она услышала необычайную новость, порадовавшую ее до слез: у стен Москвы враг был разбит и повержен. Радио сообщило о разгроме многих немецких дивизий, о десятках тысяч пленных немцев, захваченных нашими войсками, об огромных трофеях…
Тут, на Днестре, бушевали колючие ветры, а там, под Москвой, поля уже покрылись снегом, мороз стоял неслыханный. Советские воины громили коварного врага.
Рута сидела у приемника, слушала голос Москвы, затаив дыхание, а по щекам текли слезы. Надо было все записать, ничего не пропустить, сегодня же обо всем поведать людям. И она торопилась.
Хотя была уже глубокая ночь, Рута выбралась из подвала, разбудила весь дом и сообщила эту радостную новость. Девушка поспешила в поселок.
Дом Сантоса уже был полон, и Рута, сильно волнуясь, поведала все, что давеча передали из Москвы. Приходили новые соседи, и Руте доводилось начинать все сначала.
До рассвета никто не спал. Праздничное настроение охватило всех.
Прошло несколько дней. Однажды ночью, когда Рута Сантос сидела в подвале и слушала радио, она будто сквозь сон услышала о подвигах советских солдат и битве под Москвой и среди множества имен героев, воинов различных национальностей она вдруг уловила имя брата. В боях под Волоколамском, говорил диктор, лейтенант Самуил Сантос на своем танке врезался в колонну фашистов, поджег несколько автомашин с пехотой, раздавил три орудия и подбил два вражеских танка… За проявленный героизм лейтенант награжден орденом Красного Знамени…
Рута чувствовала, как замирает сердце. Значит, жив! Воюет! «Какое счастье!» — думала она и, позабыв выключить приемник, поднялась к подруге, чтобы поведать ей эту весть. От радости обе смеялись, плакали; так, обнявшись, и просидели до утра. Потом она снова спустилась в подвал и до полудня просидела там…
Как бы хотелось ей что-либо узнать и о своем друге, о молчаливом сыне бондаря! С каждым днем девушка все чаще думала о нем, тосковала, сожалела, что они так нескладно попрощались… Все-таки хорошо, когда кого-то ждешь. Рута понимала, что человеку гораздо легче переносить любые опасности и невзгоды, когда он знает, что кто-то его ждет, любит… Так пусть же Симон знает, что она, Рута, будет его ждать с любовью и нетерпением!
И девушка находила утешение в том, что иногда забегала в полуразрушенный домик к бондарю, убирала там, варила, если было что варить, и сидела со стариком, вспоминая прекрасную мирную жизнь и украдкой поглядывая на фотографию Симона.
Мороз сковал землю. Снег толстым слоем покрыл курганы, поля. Все думали, что началась настоящая зима. Ночью поднялась чудовищная буря, а к утру ни с того ни с сего потеплело, снег растаял, и полил сильный дождь… Сквозь свинцовые облака пробилось солнце, неожиданно загремел гром, и яркая молния озарила округу.
Ветер с необычайной силой разгонял облака. Над крутыми холмами, над почерневшим Днестром величаво и гордо раскинулась радуга. Люди выбежали и, задрав головы, глядели на радугу, а Меер Шпигель, облокотившись на свои костыли, закричал:
— Эй, соседи! Хорошее предзнаменование!.. Перед окончанием потопа радуга тоже засверкала в небе… Скоро врагов прогонят!
Но кузнец Кива, извечный скептик, замахал руками:
— Да брось ты! Помню, перед началом первой мировой войны тоже была у нас такая же радуга, такая же погода…
— В штанах, а дурной! — воскликнула вездесущая Рейзл, не вникая в разгоревшийся спор. — Конечно, после того, что мы переживаем, нам только потопа не хватает!
А отец Иеремей, который боялся ходить по приходам и надолго осел здесь, так как полицаи и румыны заподозрили его в том, что он содействует большевистским лазутчикам, долго смотрел на небо, неистово крестился, а потом безапелляционно заявил, что непременно скоро изгонят из России лиходея…
Да, так и заявил перед всем честным народом отец Иеремей, который стоит ближе к господу богу, беседуя с ним по нескольку раз на день, ближе даже, чем Данило Савчук, который изредка взбирается на колокольню в церкви и ударяет в колокол, собирая верующих, которых теперь стало куда больше, чем обычно, и которым рассказывает все новости, что приносят Леся и Рута Сантос.
Народ немного повеселел, вздохнул с облегчением. Как ни говори, а скоро что-то должно произойти. На следующий день небо снова покрылось мрачными облаками и низко опустилось над Днестром; сильный ветер налетел с севера, застеклив льдом лужи. За ночь властно заявил о себе мороз и все покрылось густым слоем снега.
Все это было закономерно и привычно. Но однажды ранним утром раздался густой рев грузовиков на подъеме дороги. И люди, испугавшись, попрятались по своим убежищам.
На площади местечка машины остановились. Солдаты ринулись по хатам искать теплые вещи. Ничем не брезгуя, они хватали старые одеяла, дырявые валенки, которых давно никто не носил, потрепанные ватники, сапоги — все шло в ход. Люди выходили из укрытий, протестовали. Мол, как это выносить последнее из дому? Пришла зима, разве мыслимо оставлять людей почти голыми и босыми?
Но на это солдаты и офицеры внимания не обращали, били прикладами непослушных, стреляли в воздух для острастки и забирали с собой сопротивлявшихся. Солдаты даже удивлялись, как это жители поселка не понимают, что фронтовикам нужны теплые вещи.
Женщины старались вырвать из рук солдат свое тряпье, ругались, проклинали, а старый Меер Шпигель прыгал на костылях, отчитывая какого-то офицера, который стащил с него ветхий тулуп, перешедший к старику в наследство от прадеда.
— Эй, домнуле ворюга! — насмехался он. — В этом тулупе ты собираешься воевать с Красной Армией? Красивый вид ты в нем будешь иметь! Ну, раз так, у меня к тебе просьба: когда ты в моей шубе вернешься домой, непременно передай Антонеску, что это подарок от Меера Шпигеля из Ружицы! Дай бог, чтобы у него больше ничего не осталось на хозяйстве!.. Передай, что Меер Шпигель посылает ему это вместо савана…
Офицер не понимал, о чем говорит этот назойливый старик на костылях, и мотал головой.
Меер Шпигель уже хотел было направиться к своей хижине, как услышал вдруг страшный крик юродивого Шомы. Солдат с винтовкой бежал за ним, стараясь догнать. Наконец он его повалил на землю, стащил с него сапоги и каску. Шома отбивался как мог, но подоспели еще солдаты и навалились на него, стали избивать.
Избитый, весь в синяках, Шома притаился у изгороди своего убогого жилища, где уже все очистили, и смотрел, как солдаты грабят последнее, что чудом осталось у людей. Говорил не очень громко:
— Погибель на вашу голову! Последние тряпки забираете, прохвосты! Гром убей вас всех, проклятых!
Спустя два часа операция была закончена, и машины укатили в соседние села. Люди долго стояли на улице и возмущенно обсуждали утреннее событие. Надо было разойтись по домам, привести все в какой-то порядок после погрома. Вдруг послышались крики из дома Кузьмы Матяша. Люди насторожились. Что опять произошло? Рейзл сразу поняла, что это кричит роженица, и сказала:
— Мне кажется, у нас прибавился еще один человек. Человек-мученик…