Читать книгу «Старый Сантос и его потомки» онлайн.
КОГДА СХОДЯТСЯ БЕРЕГА
Дом Переца Мазура стоял в стороне от поселка, на отшибе, на крутой горе и одной стеной выходил к Лукашивке. Над самым яром стоит его дом и днем и ночью слушает, как журчит внизу, в каменных берегах, пенистый поток.
Почему забрались Мазуры на самую окраину поселка, трудно сказать. Не иначе как прадед Переца, строивший этот дом после возвращения с сибирской каторги, был не в ладах с хозяевами поселка и решил от них отдалиться.
Мазуры причисляли себя к деражнянским каторжанам, тем самым, которые ковали для повстанцев Устима Кармалюка оружие и жестоко поплатились за это.
Несколько поколений Мазуров были знаменитыми кузнецами в Деражнянской округе. Правда, отец Переца Мазура Мейлех изменил родовой профессии. Он стал плотником и столяром и в поселке возвел немало изб. Правда, не только этим славился старый Мейлех. Долгие годы он работал с Сантосами на плантациях. И хоть не происходил его род от знаменитых виноградарей, все же он любил возиться с виноградными лозами.
Но и это было еще не все. Мейлех Мазур был мастер на все руки. Кроме всего, он умел шить добротные сапоги, чинить швейные машинки фирмы «Зингер и К⁰», чинить часы, исправлять всевозможные замки, подковывать лошадей, а если в местной маленькой синагоге не было кому отслужить субботнюю службу, он мог натянуть на себя ермолку и талес и стать к амвону…
Он был большим любителем песнопений, этот старый Мейлех. «Псалмы Давида» у него шли как по маслу. А еще лучше он пел, когда забирался в чайную или в подвальчик и в хорошей компании опорожнял сулею доброго вина.
О старике говорили в Ружице:
— Добрый человек, дай ему бог здоровья и сто двадцать лет жизни. Хороший мужик, только отец ему дал много профессий. А кому не известно, что у кого много профессий, у того мало счастья…
И в самом деле, не было такой профессии, которой бы он не владел. Мейлех Мазур редко оставался без дела. Редко грелся на солнце, сидя на завалинке. День и ночь он что-то выстругивал, шил, клеил, мастерил. И весь поселок бегал к нему за подмогой. Едва только у кого-нибудь испортится что-нибудь — сразу к нему! И несмотря на все это, он был всегда бедняком, и жена частенько укоряла его, что он больше занят тем, чтобы у соседки хорошо грел самовар, пекла духовка, не скрипела бы дверь, чем добыванием хлеба для своей детворы.
Восемь детей было у него, и они в самом деле не переедали. Лишней рубахи не имели. Но он этого не принимал близко к сердцу. По природе был веселым, жизнерадостным, добродушным и отзывчивым и больше ценил веселую шутку или хорошую песню, чем лишнюю копейку.
Он каждому что-нибудь чинил, мастерил, и все были уверены, что работа будет сделана вовремя и аккуратно, да и плату за работу Мейлех Мазур не очень-то требовал. Ему можно было заплатить позже, а это «позже» могло длиться годами… Можно было и вовсе не платить. Он никогда на такие мелочи не обижался.
Хотя ему уже бог знает сколько лет от роду, это еще вовсе не означает, что он стар. Еще и сейчас он может осилить, побороть самого сильного парня. Еще и теперь, если возьмет под уздечку коня, тот не вырвется. А если пожмет вам руку, ладонь и пальцы тут же онемеют…
Крепко сбитый старик, с темными умными глазами, спрятанными под седыми клочковатыми бровями, он был красив. Сухощавое, коричневое от загара, мужественное, всегда выбритое лицо и седоватые усы молодили его, а добродушная усмешка придавала ему какое-то обаяние. Он шагал твердым солдатским шагом, чуть вразвалку.
Попробуйте спросить у него, как он дожил до такого почтенного возраста и продолжает чувствовать себя таким бодрым и крепким, Мейлех хитро поведет бровями и ответит:
— А почему вы у меня спрашиваете?
Старик затягивается едким самосадом, дым от которого, пожалуй, может убить быка, задумывается на минутку и тут же продолжает:
— Очень легкую жизнь прожил старый Мейлех Мазур, потому-то он такой сильный!.. Досталось мне, особенно на фронте, при царе-императоре. Да… Есть такие людишки, которые меряют всех на один аршин и стригут всех под одну гребенку. Они выдумывают о нас всякие небылицы… Льют грязь на нас — да еще как! А за что, спрашиваю?! За что?.. Вот взгляните только на один наш поселок, на Ружицу. Не очень много у нас народу. Правда? И что же? Старый Меер Шпигель потерял ногу в Порт-Артуре еще в русско-японскую войну. Лейбуш, наш портной, вернулся из Восточной Пруссии без обеих рук. Да разве всех перечислишь?! А я разве мало гнил в окопах в Пруссии, а потом в мерзких болотах, обливаясь кровью? И только чудом остался жив. Сколько их у нас, солдат-калек, которые, когда их призвали, защищали отечество? А сколько ребят было у Буденного, Котовского, Примакова!
Да… Чурай, этот забулдыга и вор, когда напивается, как сатана, начинает орать… Мы ему, видите ли, не нравимся… Ну, поди поговори с ним, с таким, когда в его жилах течет не кровь, а самогон-первак. Докажи ему, что на этой земле трудились еще наши прадеды, эту землю мы своей кровью и потом оросили и она нам дороже жизни… Но что ты с таким будешь толковать, когда он света божьего не видит за бутылкой… Даже к родной матери, к жене относится, как самый последний негодник… Именно такие, как Степан, нужны кровопийцам и провокаторам, тем, кто тянет жилы из трудового народа. Царю и его сатрапам нужны были идиоты, для которых нет ничего святого, и они жгли, грабили, мучили и еврея, и украинца, и русского, и татарина — простого человека, труженика…
Да… Вот революция принесла нам, как и всем людям разных народов, свободу, и мы стали равноправными гражданами. А сколько драгоценных жизней ушло за эту свободу! Сколько настоящих борцов было сослано в Сибирь, замучено в царских казематах! Четверо сыновей было у меня, четверо богатырей, и они, и я с ними, были на фронтах. Трое моих орлов сложили головы за нашу советскую власть. Остался один Перец, долгие ему годы жизни…
Старик долго и задумчиво качает головой, на его добром морщинистом лице вспыхивает грустная улыбка, и он продолжает тем же размеренным тоном:
— Как сегодня помню, пришел я новобранцем на сборный пункт. А народу там видимо-невидимо. Все молодые ребята, а я уже семейный, к тому же успел прослужить в армии. Меня призвали по новой мобилизации. Помню, приехал к нам на фаэтоне генерал Гудкевич. Маленький такой, худосочный, с быстрыми светлыми глазами. Из помещиков будто. Ну, сам он низенький такой, квелый, кажется, подуешь — и его ветром сдует. А злобы в нем — как на богатыря.
Построил нас, новобранцев, этот самый пан Гудкевич. Шагает со своей свитой вдоль строя и каждому новобранцу заглядывает в лицо, смотрит на плечи — себе подбирает солдат.
И вот он остановился возле меня, хлопает по плечу, заглядывает в зубы, как цыган на базаре старой лошади. Смотрит на меня с противной улыбочкой на губах и спрашивает:
— Как тебя звать и откуда ты?
— Мейлех Иоселевич Мазур! — отвечаю по всем правилам. — Мужик, крестьянин из Подольской губернии, села Ружицы у Днестра, ваше высокое…
Генерал расхохотался, прямо живот надрывает:
— Мейлех Иоселевич Мазур — мужик, крестьянин? Что-то не упомню, чтобы еврей крестьянином был и возился в навозе…
Я ему хотел ответить, но сдержался. Молчу: думаю, пес с тобой.
— Ну, скажи, Мейлех Иоселевич, — сверлит он меня глазами, — на войне стреляют, а ты не будешь бояться? Не будет тебе страшно?