Читать книгу «Старый Сантос и его потомки» онлайн.
Ее перевели в звено, работающее на виноделии, — опа чистила и скребла бочки, чаны, прессы. Там трудились двое глухонемых. Этих не трогало, болтает Рейзл или молчит. Они ничего не слышали, и им было все равно. Пусть болтает хоть целый день, хоть круглые сутки! Но беда в том, что Рейзл очень скоро научилась разговаривать на языке глухонемых — жестами, губами, пальцами… И тогда немые прибежали к Сантосу, бригадиру, потребовали, чтобы забрали от них эту говорильню. Не дает работать! Из-за нее, мол, не могут выполнить план.
Так как в артели царила широкая демократия, то все совещания и заседания проводились при открытых дверях. И не было такого случая, чтобы Рейзл пропустила хоть одно заседание правления. Здесь она была частой гостьей. Прилежно сидела от начала до конца. Однако слушала она только первые несколько минут, затем сама начинала говорить, бросать реплики, перебивать всех и просить слова… Выступала только с трибуны. Редко говорила по существу вопроса, но никто ее не перебивал. Правда, остановить ее, когда она говорила, было все равно невозможно. Никому из начальства не хотелось потерять покой, писать объяснительные записки в район, отвечать на ее жалобы, почему, мол, зажимают критику в артели… Не дают слово вымолвить простому человеку! Не дают на заседаниях рта раскрыть!..
В поселке она не пропускала ни одного семейного торжества.
Не пригласили вы, допустим, ее на именины, на свадьбу, на какую-нибудь годовщину, она поднимала такой истошный крик, что житья от нее не было!
— Что ж это за безобразие такое? — возмущалась Рейзл. — Вам что, не нравится сидеть с несчастной вдовой за одним столом? Одинокая женщина должна сидеть одна-одинешенька дома, в своих четырех стенах, и чтобы не с кем было словом перекинуться? Где такое слыхано в коллективе? Люди живут в этом местечке или звери?
И если, несмотря на устраиваемые скандалы, ее все равно не приглашали, она сама приходила в гости. Только появится на пороге с озорной улыбкой в тридцать два зуба, увидит, что за столом уже все гости сидят и закусывают, воскликнет, если это происходит вечером:
— Вечер добрый, мои дорогие и любимые друзья! Только прошу не беспокоиться. Сидите все на своих местах спокойно и мирно. Стул и тарелка мне не нужны. Я еще могу постоять на ногах, они у меня еще, слава богу, не отнялись. Сыта и без вашего угощения. Кушайте и пейте на здоровье, и пусть эта пища вам всем пойдет на пользу! Я пришла, чтобы побыть немного в вашем милом обществе и послушать умное слово.
Ну и после этого попробуйте возражать!
Естественно, после такого признания ей пододвигали стул, приглашали к столу, ставили тарелку, подавали вилку, но делали это с одним условием — умоляли сидеть молча.
Она ничуть не обижалась на такое условие, некоторое время действительно молчала. Но стоило кому-нибудь задеть ее хотя бы одним словом, как она уже готова. Остановить ее или прервать было невозможно! Бондарь Менаша, перед которым она испытывала какой-то непонятный трепет, — наверное, потому, что каждую осень он ей бесплатно чинил бочки, — как-то ей сказал:
— Ну и человек же ты, Рейзл! Откуда у тебя такое словоизвержение? Вечно ты болтаешь! Как ты успела родить и вырастить двух дочерей, ума не приложу! Видать, твой покойный муж Лейзер был ангелом, если он терпел тебя столько лет. — И, задумчиво качая головой, бондарь продолжал: — Отколе я тебя знаю, ты не придерживаешься регламента. Ведь у тебя золотые руки. Первый работник в артели, можно сказать. Если б ты поменьше болтала, не дурила бы людям мозги, то была бы самой почетной женщиной в артели, в поселке… К тому же мне кажется, что твой покойный Лейзер, царство ему небесное, не ушел бы так рано на тот свет. Поговаривают, что он умер от того, что у него опухли уши от твоей трескотни…
— Глупости! Чем я виновата? — Рейзл укоризненно взглянула на доброго бондаря. — Сколько лет богом ему отпущено на роду, столько лет он и жил. При чем тут я?.. Слава богу, я ему родила и вырастила двух дочерей. Ты ведь не можешь сказать, что они у меня плохо воспитаны?
О ее дочерях и в самом деле никто плохого слова не мог сказать, так как обе пошли в отца. В отличие от матери, дочери удивительно неразговорчивы! Их счастье, что они вовремя уехали от Рейзл. Старшая давно в Биробиджане, работает, замуж вышла и тихо-мирно живет со своим мужем и тремя детьми. Изредка присылает матери письма, подарки, поздравительные открытки. Туда, к дочери, Рейзл не может выбраться по той простой причине, что ее смущает даль. Но однажды она превозмогла свой страх и отправилась в Биробиджан. И все обещало быть как нельзя лучше. Но, как на грех, попались общительные спутники по вагону. И Рейзл так заболталась с добрыми пассажирами, что вместо Биробиджана заехала куда-то за Архангельск. Еле выбралась она оттуда и возвратилась в Ружицу… С тех пор к дочери она больше не едет и не собирается ехать. Но зато младшей дочери Цине достается… Цина окончила в Киеве институт, вышла замуж и осела с мужем в столице. Поздней осенью, когда в артели кончаются работы, Рейзл едет в гости к ней…
Правда, к Цине и ее мужу Рейзл не очень любит ездить в гости. Точнее сказать, к зятю не хочется ей часто приезжать. Вы спросите — почему? Да очень просто: не зять, а черт знает что! Тряпка! Рейзл не может с ним слова выговорить. Не успеет она и рта раскрыть, как он ее останавливает. Ему, видите ли, некогда разговаривать. Он, видите ли, очень занят науками! Он большой ученый, профессор, и работает вместе с Циной в обсерватории! Там трудятся солидные, молчаливые люди. Днем и ночью они сидят у огромного, как пушка, аппарата и смотрят на звезды, на Луну, считают эти самые звезды и все что-то записывают в огромные книги. Что они там записывают, этого Рейзл покамест еще не выяснила…
Но все же время от времени она приезжает в гости к дочери и к зятю.
Они хорошо ее принимают, щедро угощают, показывают достопримечательности города, водят в театр, в кино, к Днепру, покупают ей отличные подарки, денег не жалеют. Словом, внешне все хорошо. Но зачем ей этот почет, гостинцы, уважение, подарки, если слова не дают сказать! Вообще-то не подумайте, упаси бог, что зять ее какой-нибудь грубиян… Наоборот! Он очень вежливый человек! Такой вежливый, что дальше некуда! Учтивый, предупредительный, в золотых очках, с лысиной на голове, как обычно у ученых, и без «милости прошу» и стул не придвинет. Когда она приезжает, этот самый ученый не знает, куда ее усадить, то и дело ласкательно произносит «прошу вас, мамаша», «сделайте одолжение, мамаша», подносит ей тарелочку, стул вовремя подставляет, щедро угощает. Но все это не идет впрок по той причине, что здесь лишнего слова ей не дают выговорить. Подадут тарелку с едой, и только Рейзл что-то захочет сказать, как зять уже смотрит в книгу, Цина читает газету. Захочешь зятю слово сказать, так он что-то мурлычет, как кот, не отрываясь от книги. Ты ему одно говоришь, а он, не слушая тебя, отвечает невпопад — ни к селу ни к городу. А вообще-то он больше помалкивает. Время от времени только буркнет: «Ешьте, пожалуйста, это очень вкусно!»
Ну, видали вы такое? Просто беда!
Тогда Рейзл пытается кое-как расшевелить дочь, Цину, сказать ей несколько слов, но где там!
Цина недалеко ушла от своего мужа. Скоро она, говорят, тоже будет доктором по звездам…
Рейзл не понимает и понять не может, как эти молчаливые, сосредоточенные и серьезные люди успели вырастить двух таких словоохотливых мальчуганов?! Хорошие ребята, красивые, нежные, умненькие, но к чему ей все их хорошие качества, когда она с ними не может потолковать как следует? А почему не может? Да очень просто: оба мальчика учатся в английской школе и дома разговаривают только по-английски. Тут уже Рейзл совсем беспомощна. Тут ей никто ничем не поможет. Опа не понимает ни одного слова по-английски.
Да, положение щекотливое. Приехать в гости, преодолеть такой путь, сделать две пересадки — и не наговориться вдоволь! Это уже не лезет ни в какие ворота! И во что только большой столичный город превращает хороших людей!
Говорят, мол, ничего не поделаешь, работа у них такая, что надо все время молчать. Оно, конечно, так, слово — серебро, а молчание — золото. Но как же можно держать столько времени язык за зубами? Можно ведь помереть от скуки!
Но поди поговори с ними, когда они — ученые, а ты простая женщина!
Рейзл говорит, что она как-то попробовала пойти к ним на работу, посмотреть, что это у них за такое производство, что ни слова там нельзя произнести. Думала, что, может быть, там сможет потолковать с дочерью и зятем, но где уж! Не только они, там многие сидят и молча смотрят в аппаратуру, напоминающую пушки, смотрят на звезды. Во время работы, оказывается, здесь и звука нельзя произнести!
Кончилось тем, что Рейзл это молчание осточертело и она перестала ездить к ним. Она не хочет нарушать их покой и мешать их семейному счастью, не хочет вмешиваться в их скучную жизнь.
Почтовая Рейзл…
Так ее окрестили давным-давно, когда ей еще и не снилось, что она здесь, в поселке, будет работать на почте. Раньше, еще до того как она поступила сюда на работу, ее так прозвали по той причине, что стоило ей что-то узнать в одном конце Ружицы, как она мгновенно передавала эту весть в другой. А по-здешнему это называлось издавна — отнесла почту…
Эта женщина всегда первой каким-то чудом узнавала, что у кого случилось, что у кого на душе.
Как уже было сказано, не было в поселке такого уголка, где бы она не пробовала работать, как и не было такого человека, с которым бы она не поссорилась и не помирилась.
Долго таить на нее злобу, обиду также было трудно, ибо, несмотря на то что от нее часто терпели всякие обиды, у нее все же было доброе, отзывчивое сердце. Она любила каждому делать приятное, делать каждому добро, помочь в беде.