Читать книгу «Старый Сантос и его потомки» онлайн.
И не только он, но даже старик Меер Шпигель, который до восьмидесяти шести еще считал свои годы, а затем махнул на них рукой и перестал считать, даже он, этот многолетний сторож винного подвала, не знает возраста поселка. Шпигель, который еще воевал в русско-японскую войну, потеряв в Порт-Артуре ногу и получив за боевые подвиги Георгиевский крест, нынче сидит по целым дням на завалинке своей хатенки, в центре поселка, опираясь на свои костыли. Сидит и провожает каждого прохожего шуткой, прибауткой и допытывается при этом по нескольку раз, как его зовут, да чей он будет, да куда идет… Да… Так это я все к тому, что даже он, Шпигель, отвечает, когда его спрашивают, сколько лет поселку:
— Что? Сколько лет нашему поселку? Ого-го!..
— А все же?
Старик надолго задумывается, напрягает высокий морщинистый лоб, который больше подошел бы профессору, нежели простому сторожу, долго чешет затылок, а затем громко смеется:
— Да, вопрос не из легких! Сколько лет нашему поселку?.. Могу поклясться, что лет восемьдесят с хвостиком, не меньше…
— Побойтесь бога, реб Меер! — урезонивают его соседи. — Вы с луны свалились? Восемьдесят лет! Вы хоть соображаете, что говорите? Вы уже перешагнули, чтоб не сглазить, за восемьдесят шестой, жить бы вам до ста двадцати лет!.. А тут еще жили и трудились ваши деды и прадеды, которых принесло сюда из Деражни и Литина… Те самые деды и прадеды, которые якшались с Устимом Кармалюком и за помощь народному бунтарю были приговорены к каторжным работам в Сибири… Так что же вы басни рассказываете про восемьдесят лет?..
— Может, и так… Может быть, правда на вашей стороне… Вы больше моего помните, стало быть, так… — виновато и смущенно улыбается сторож. — Что ж, пусть будет по-вашему… Могу вам сказать на это только одно: у вас нет столько волос на голове, сколько лет нашей Ружице!
— Так бы и сказали сразу, реб Меер! Там, под крутым курганом на старом винограднике, можно найти лозы, которым добрых сто пятьдесят лет, а может, и того больше… Сантосы их там посадили с незапамятных времен и вырастили. А сколько, по-вашему, лет старому кладбищу, что над крутым яром? Ведь там уцелели камни-надгробия, которым более трехсот лет… Ученые люди приезжали и рассказывали…
— Да, вы правы! — сдается окончательно старый реб Меер. — Но знаете, что я вам посоветую? Обратитесь к Гедалье Сантосу — потомку тех самых Сантосов, о которых вы только что упомянули, — он все знает. Они, Сантосы, пришли сюда первыми и зубами разгрызали эту каменистую землю. Из рода в род переходит молва, что был здесь одним из первых основателей поселка некий Ицхак Сантос. Его камень на старом кладбище можете увидеть на краю яра, там с трудом, правда, но все же можно прочесть его имя… Это он разбил здесь первый виноградник на каменистой почве, вон там… А мы, Шпигели, пришли сюда на много лет позже, когда здесь уже были домашние очаги, когда люди уже трудились на этой земле… Застали здесь тех самых Сантосов, значит… А наши предки — каторжане, те, которые когда-то участвовали в восстании Устима Кармалюка, помогали ему. Что и говорить, наши предки за это дорого поплатились… Изведали вкус царских розог, заработали сибирскую каторгу…
Старый сторож Меер Шпигель задумывается, собираясь с мыслями, и добавляет:
— Я думаю, что все это записано в каких-нибудь ученых книгах. Там вы об этом можете подробно прочесть, если это вам интересно. В каких именно книгах? Этого я уж не знаю. Говорят, старые люди вели такую книгу, пинкус она называлась, — летопись, значит, где все подробно записывалось. Записывали деды, внуки, правнуки. Книга эта переходила из рода в род, и все было ясно в ней, как на свету. Так вот во время турецкой войны, когда захватчики ворвались сюда, они якобы все сожгли, все разрушили, погибла в огне и эта славная книга — пинкус. Вот и поди узнай, что тут было. Все сгорело во время страшного пожара вместе с торами — священными книгами, вместе со старой синагогой… А строили все это те самые Сантосы, что из Испании бежали от инквизиции…
Да, много раз через эти края проходили иноземные полчища и все сравнивали с землей. И кому тогда в голову могло прийти спасать книги, когда себя не все могли спасти? Вот и поди скажи точно, сколько лет нашему поселку, которому тот самый Ицхак Сантос дал название Ружица, в память карпатского села, где погиб его старший сын…
Кто-то рассказал, что много лет назад, в уезде, просматривая старые церковные книги и документы, он натолкнулся на древнюю книгу. Уже давно стерлись на ней буквы, и сама она вся почти истлела, но с большим трудом удалось кое-что прочитать об истории этого заброшенного села на Подолии. В одном месте было написано, что однажды, ранней весной, Днестр разбушевался и вышел из берегов, а по реке плыл большой плот, на нем были женщины, мужчины, дети, старики с домашним скарбом и скотиной. Разыгравшийся шторм сломал плот, он рассыпался, и ветром его прибило к берегу; людей и скотину удалось с божьей помощью спасти. Эти скитальцы оказались людьми иудейского вероисповедания.
Позже и эта церковная книга девалась бог весть куда. То ли во время большого пожара погибла, то ли во время нашествия чужеземцев была растоптана солдатскими сапожищами.
Симха Кушнир все же испытывал какую-то неловкость, что не мог рассказать точно всю историю Ружицы, а только некоторые события.
— Не только Сантосы, но и наш род, Кушниры, тоже имеет свою историю… — не без гордости говорит бухгалтер. — Она берет свое начало с тех пор, когда мои предки помогали знаменитому украинскому бунтарю Устиму Кармалюку, ковали ему сабли, шили обмундировку, да и многие наши ходили в лес с повстанцами…
Он важно поправляет съехавшую на затылок помятую кепку, которая никогда не сидит как следует на голове, снимает очки, вытирает их платком, потом вытирает близорукие, всегда прищуренные глаза, уставшие от работы и чтения, и неторопливо начинает свое повествование об Устиме Кармалюке и его дружбе с евреями-ремесленниками из Деражни, Литина, Староконстантинова и других местечек Подольской губернии.
По словам Симхи Кушнира получается, что его однофамильцы, вернее, родичи давным-давно уже попали в историю! И родом они из того же местечка Деражни. К тому же надо помнить, что его предки ничего общего с бухгалтерскими книгами не имели. Все они были в Деражне знаменитыми кузнецами, могли подковать лошадей, починить бричку, панские и крестьянские возы, ремонтировали бороны и плуги, косы, лопаты… Со всей округи приезжали крестьяне к Кушнирам; не было ничего такого, чего бы они не могли починить. Жили тогда в Деражне и окружающих местечках, нужно сказать, отличные мастеровые — ремесленники, люди с золотыми руками: сапожники, портные, шорники, столяры, плотники, цирюльники, часовых дел мастера, кожушники…
Чтобы вас долго не мучить перечислением того, что умели чинить Кушниры, он попытается сделать это покороче. Хотя это только так говорится — короче! Рассказ на эту тему — его конек. Все это он знает не из книг, а по тем сведениям, которые получил от деда-прадеда. А память у нашего Симхи Кушнира отменная. Что и говорить. Здесь он не ошибется, так как это не столь уж давняя история.
— Да… На полях Украины, вернее, на Подолии, в окрестных лесах, в те незапамятные времена — лет полтораста тому назад, а может, чуточку меньше — славился Устим Кармалюк со своими повстанцами. Житья не было проклятым помещикам и панам. Бунтарь народный не жалел сил, всей своей жизни для обездоленных братьев — крестьян, которые маялись от непосильного труда и голода в панских экономиях. Кармалюк досаждал помещикам, панам, подпанкам, отбирал у них добро и отдавал крестьянам. Правда, он расплачивался за это дорогой ценой. Не раз хватали его царские сатрапы и, закованного в кандалы, отправляли на каторжные работы в Сибирь. Но он бежал, и снова возвращался в родные края, и снова собирал повстанцев… И все продолжалось. Дважды он был приговорен к смертной казни, но бежал, спасаясь от расправы. Это был подлинный герой, отважный и смелый человек.
В местечках Подолии люди хорошо знали Кармалюка, который, не щадя своей жизни, горой стоял за народ. Не раз приходилось ему спасаться от погони. И люди помогали ему, как могли. Был он родом из местных подолян. Как только он появлялся в этой местности, за ним тянулся народ. И вот пришел Кармалюк как-то к деражнянским, летичевским беднякам-ремесленникам и попросил изготовить для него сабли, кинжалы, ножи и прочее оружие… Ночами, тайком от недобрых глаз, ковали они оружие для повстанцев. Сапожники шили для них сапоги, портные — кожухи, швеи — одежду, шорники — мастерили седла, сбрую для лошадей. Но этим дело не кончилось. Немало еврейских парней вступили в отряды Кармалюка и ушли с ним в лес. Сам царь соизволил заинтересоваться поимкой бунтаря. Долго царские сатрапы не могли поймать Кармалюка. Долго преследовали его и его отряды. Вся округа, да что округа — вся Украина клокотала!
Когда Устима Кармалюка убили, царские сатрапы спохватились: а кто же ему, бунтарю, помогал, откуда добыл он оружие? И взялись они за деражнянских ремесленников, многих посадили за решетку и учинили над ними суд. А было их сотни и сотни. Царь следил за процессом. Мастеровой люд Деражни был осужден вместе с пойманными повстанцами Кармалюка. Многих пороли на площадях, многих отправили на каторжные работы… Среди осужденных оказалось несколько родичей Кушнира, поэтому бухгалтеру эта история особенно близка, и все, что удалось узнать о них, он записывает в свою книгу, в которой много интересных подробностей. Пусть знают потомки, как тяжко жилось людям на свете в те далекие царские времена, пусть знают, что простые люди — труженики всех национальностей — всегда горе мыкали и боролись сообща против угнетателей.
— Но я такой человек, который не верит на слово. Слово что воробей: полетит — не поймаешь… — говорит Симха Кушнир. — Все должно быть документально верно, подписью и печатью скреплено, как в банке. Тогда это имеет вес. А как же иначе! И если я вам скажу, что Александр Македонский — мой родной дядя по матери или по бабушке, так вы должны мне верить на слово? А вот если это записано в истории, подтверждено документацией, как в бухгалтерии, тогда уже иное дело. Точность и документальность — прежде всего! Как-то ездил я по делам в областной центр и выдался свободный денек. Я пошел в главный архив и стал рыться в старых документах. И что вы думаете? Среди множества бумаг я нашел подлинные документы, где черным по белому записаны имена тех подольских — деражнянских, литинских и прочих ремесленников-евреев, которые оказывали помощь Кармалюку, как говорится, подставляли плечо, чтобы помочь сбросить тяжелый груз царского строя… Так вот, если у вас найдется желание и несколько свободных минут, вы все это сможете прочесть у меня, — говорит Симха Кушнир, показывая свою записную книжку, куда переписал подлинные документы из архива. — Вот такими точно словами там написано, и я тут не изменил ни одной буквы. Читайте и запоминайте!
Симха Кушнир переворачивает страницу и говорит:
— Это документ номер один. А теперь, прошу вас, читайте дальше…
— Теперь наберитесь терпения и читайте еще один документ.
— Вот теперь, когда прочитали документы, вы уже можете себе представить, — продолжает Симха Кушнир, — что у нас творилось после того ужасного процесса и убийства царскими извергами народного бунтаря Устима Кармалюка. Судили, пороли до полусмерти и отправляли на каторгу сотни и сотни повстанцев и их сообщников. А я вам привел только несколько документов и фамилий: украинцев, русских, евреев из Деражни, Литина, Бара — их постигла одна участь. Да разве всех перечислишь?
Очень много народу погибло в тюрьмах, на каторге, многих до смерти запороли розгами на площадях и в крепости Каменец-Подольска. И среди пострадавших было также несколько сот евреев-ремесленников, помогавших Кармалюку.
А тем родичам, которые остались в местечках, — я имею в виду родичей, сосланных в Сибирь на каторгу, — тоже жилось несладко. Думаете, их мало терзали, мучили, мало издевались над ними? Кончилось тем, что они не могли перенести издевательств и унижения и вынуждены были бросить свои очаги и бежать куда глаза глядят. Сотни семей бежали. С домашним скарбом, с малышами и стариками шли в поисках жилья, работы, спокойной жизни бедные ремесленники Подолии, брели по дорогам Украины… Одни подались в херсонские степи, в недавно созданные еврейские переселенческие колонии, иные пошли вдоль Днестра. Но куда бы эти люди ни пришли, жандармы и старосты, узнав, что они связаны были с повстанцами Кармалюка, беспощадно преследовали их.
Высокие начальники строго приказали: «Если кто-либо из местных крестьян приютит беженцев — пособников бунтарей, тот будет сурово наказан. Никого не пускать без особого на то дозволения местных властей… За неповиновение всех ждет жестокая кара…»