— Чисто по-мужски я его понимаю, пчелка, но должен признать, что Мара сам во многом виноват. Не стоило так давить на невесту. А свадебный подарок? Разве ж можно трепетным девам дарить украшения, изготовленные из человеческих сердец.
— Ты так говоришь, как будто украшения из свиных сердец ей пришлись бы по вкусу, — возразила Мелита. — Хотя…
— Не понял, — насторожился Вал.
— Мама очень вкусно с морковочкой сердце тушит. Тушила… — пригорюнилась эта белобрысая чудачка. — А вот мне никто украшений не дарит, — вырвалось у нее. — Вообще никаких…
— Виноват, исправлюсь, — понятливо хмыкнул Валмир и, не обращая внимания на робкие попытки Литы слезть с колен, продолжил. — Моргнула Саннива да как охнет. И на ее месте любая дева не удержалась бы. Сама подумай, закрыла глаза посреди поля, а открыла в ущелье мрачном. Кругом камень, драконьим пламенем оплавленный. И сам дракон неподалеку. Здоровенный как дом. Нет, как два дома! Застрял, понимаешь ли, между двух скал и ревет, огнем их поливает. Ну не только их конечно, а еще и черных демонюк. Сидят они верхом на черных вивернах, скалятся и дракона стрелами отравленными осыпают. Черным роем летят черные стрелы и пробивают они золотую шкуру драконью. Тут Саннива как ахнет! В смысле крикнет! Да громко так. Что ты смеешься, пчелка? В ущелье лавина сошла от этакого крика. Чуть камнями всех не засыпало. Спасибо дракону. Как увидел он девицу, тут же придуриваться бросил и демонюк всех пожег огнем очищающим, подхватил деву и был таков!
— А Тунор как же? — не хуже Великой Матери охнула Лита.
— Клещем голодным вцепился он в драконий хвост, подтянулся, пробежал прямо по хребру ящериному да и устроился со всеми удобствами, уселся как погонщик. 'Уронишь хоть волосок с головы павушки моей, закопаю, братец,' — пообещал ласково. 'Спускайся по-хорошему, образина вороватая да Санниву береги,' — не стал наводить тень на плетень Тунор. Взревел дракон злобно, а делать нечего, на посадку пошел.
— Ну и правильно. А дальше-то что было? — торопила Мелита.
— Дальше… — Вал хитро покосился на жену. — Приземлился драконище, разжал когти кинжальные, бережно положил Санниву на камушек, солнцем обогретый и обернулся добрым молодцем.
— А Тунор чего?
— Он раньше спрыгнуть успел и сразу к лебедушке своей кинулся, только и сподобился брата дураком обругать. А она сомлела со страху, лежит смирная, бледненькая. Дракон, который человек через плечо тунорово заглядывает красотой девичьей любуется, а в груди его молодецкой, да и во всем организме в целом, любовь разгорается.
— Уж прям, — не поверила Лита. — Так сразу и любовь.
— Не сомневайся, пчелка. Одолели дракона нежные чувства. Начал он вздыхать тяжело да к Санниве тянуться. Увидал это Тунор да как даст брательнику в глаз, а тот не будь дурак возьми да ответь. И пошла меж них драка. Рычат братья, мутузят друг-друга, ни один уступать не хочет. И так это они неаккуратно боролись, что разбудили девицу красную. Открыла она глаза, глядит испуганно, слова вымолвить не может. Пчелка, пора. Солнышко совсем низко.
— Ух ты, и правда. Заслушалась я. А теперь ты меня послушай. Дело нам предстоит несложное, но… — Лита смутилась. — В общем не смейся и не пялься. Понял?
С этими словами она решительно скинула опостылевший сардарский народный балахон и осталась в коротенькой нижней сорочке.
— Можешь подождать меня на берегу, — Лита достала из складок одежды граненый флакончик и пошла к воде.
— И не мечтай, пчелка, — Вал поспешно стянул рубаху.
— Чего? — не расслышала девушка.
— Я говорю, вдруг в куширях какая пиявка затаилась. Так я того… — сапоги упали на песок. — Постерегу.
— Пиявку? — рассмеялась Лита.
— Стой, погоди, — в два шага догнав Мелиту, Валмир подхватил ее на руки. — Ведь говорил же про кровопийц.
— Вал!
— И не спорь, пчелка. Я просто чувствую, как они кишмя кишат среди лилий и мечтают вцепиться в твои стройные ножки.
Никогда прежде не боявшаяся пиявиц целительница поджала ноги.
— Эх, хороша водичка, — довольно крякнул Вал. — Сколько нам той пыльцы надо?
— Сколько собрать успеем, — сообщила хозяйственная красавица, вмиг позабыв о своих опасениях. — Поторопись, солнце вот-вот зайдет.
И правда, утомившееся за день светило уже совсем низко висело над горизонтом, окрашивая облака во все оттенки пурпура. И до того красивым было это зрелище, что вся природа замерла любуясь. Даже комары, дружно певшие совсем недавно, стихли. Чист и прозрачен сделался воздух, напоенный ароматами леса и прогретой земли с тонкой изысканной ноткой свежести, привнесенной рекой.
Лилии, в другое время служившие образцом целомудрия, сейчас распластались по воде, бесстыдно раздвигая лепестки, чтобы явить свое нутро, допрежь хранимое в неприкосновенности. Они ждали чего-то прекрасного.
Нарушая торжественность момента, на острове закричала выпь. Ее голос, низкий и гулкий плеснул по реке, словно кнутовищем вдарили. Солнце, испугавшись крика водяного быка свалилось таки за горизонт, уступая власть над миром красавице луне.
На благословенный Сардар опустилась ночь, благоуханная и теплая. И все кроме лилий были рады ей. Трепетные нимфеи не желали дарить свою красоту тьме, а потому, задержав последние солнечные лучи, воссияли трепещущими лампадами, чтобы одна за другой вспыхнуть розоватым или лиловым отблеском отгоревшего заката и торопливо сомкнуть лепестки, сохраняя свое сокровище под надежной защитой кожистых листьев в прохладной глубине речного затона.