Его спокойный взгляд невозмутимо изучал ее лицо. После небольшой паузы он спросил с легкой улыбкой, которая показалась ей опасной:
— Про Лори?
Ее рот рефлекторно приоткрылся, а глаза изумленно распахнулись.
— Как?.. — прошептала она после паузы. Лифт с мягким рывком остановился. Тимофей жестом предложил ей выйти первой, снова улыбаясь странной угрожающей улыбкой.
— Мне рассказал Макс, — невозмутимо пояснил он уже в квартире, наклоняясь, чтобы снять обувь. — Он очень заботится о тебе, ты знаешь?
— Понятия не имела, что он вообще видел меня вчера, — честно призналась Ирина, замирая на месте от замешательства. Она автоматически сняла туфли, но не знала, что делать дальше и робко посмотрела ему в лицо, ожидая каких-то более ясных намеков: к чему он ведет?
— Мне было сказано, что если с твоей головы упадет хотя бы волос, то я не жилец, — сардонически ухмыльнулся Тимофей в ответ, тронул ее за локоть, кивнул в сторону и развернулся, пошел в гостиную, где они провели столько времени в прошлый раз.
— Я не всегда его понимаю, — призналась Ирина, послушно шагая за ним по теплому паркету, — Мне всегда казалось, Максу до меня мало дела.
Она поддерживала разговор автоматически, а сама напряженно размышляла о том, насколько сильно разгневан Тимофей. В том, что он злится, сомневаться не приходилось: доминанты терпеть не могут, когда в их отношения с нижней лезут другие домы. А тут — вмешалось, получается, целых два.
— Это не так, — мягко возразил Тимофей, опускаясь в кресло. — Но я хотел бы услышать больше об этой… Лори.
Ирина закрыла глаза, глубоко вздыхая. Ее щеки залились краской. Она стояла перед ним, почти на том же месте, где находилась в прошлый раз, когда он расстегнул брюки и велел ей начать с минета. Но даже тогда ей не было так трудно начать, как сейчас.
Пауза показалась ей получасовой. Но Тимофей терпеливо ждал ее слов и подался вперед, когда она, наконец, ответила.
— Она была моей нижней раньше. Я попросила ее поучить меня, — призналась она.
— Неужели для меня? — сузив глаза, спросил он быстро.
— Да, — чуть тише сказал Ира.
— Я польщен.
Его тон не оставлял простора для сомнений: это был сарказм. Тимофей больше не скрывал своего бешеного гнева — его темные глаза сверкали в полумраке гостиной. На этот раз паузу сделал он, и она была еще более мучительной, но Ира молчала, прекрасно помня все вчерашние уроки Лори. Опустив глаза, она безропотно ждала приговора, и в конце концов он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув:
— Я хочу, чтобы между нами не было никакой неясности. Если ты еще раз придешь в клуб и позволишь себе играть с кем-то, мы больше никогда не встретимся, саба.
— Да, мой господин, — тихо сказала она, — простите меня.
— Я прощу тебя, поскольку не объяснил тебе моих правил в прошлый раз, но сегодня ты будешь наказана.
— Да, господин.
— Я не хочу, чтобы ты пользовалась всеми этими штучками, которым она обучила тебя, — резко сказал Тимофей. — Прекрати смотреть в пол, меня от этого тошнит. Посмотри на меня.
Ирина робко подняла глаза — разумеется, она сделала это именно так, как вчера научила ее Лори. Они отрабатывали этот взгляд до автоматизма — и результат получился неожиданно сильным. Лицо Тимофея мгновенно смягчилось:
— Хорошо, милая. Не бойся. Я не буду слишком жесток с тобой.
У Ирины мгновенно пересохло во рту. Все ее тело отреагировало возбуждением на бархатистый тон и обманчивую нежность. Это был голос садиста, который предвкушал долгое — очень долгое и извращенное — наказание своей нижней. И в то же время он испытывал искреннюю нежность к ней. И желал ее.
Ее соски стали такими твердыми, что она ощутила боль, а трусики мгновенно промокли насквозь, мозг почти отключился. Поэтому до нее не сразу дошла его следующая фраза.
— Идем в ванную, малыш, — сказал он, поднимаясь. — Кстати, когда у тебя в последний раз был анальный секс?
С трудом снова включив мозг, она на секунду почувствовала, что ноги приросли к полу. А правда, когда? Лет пять назад? Десять? Есть ли смысл делать вид, что она не хочет?
Снова бросив трепетный взгляд ему в глаза, она поняла, что вот-вот растает и расплавится целиком — не только ноги, которых уже почти не ощущалось, но она вся прекратит человеческое существование и превратится в его добровольную рабыню, не способную к сопротивлению даже в малом. Вот почему ей так не хотелось оставаться на завтрак в прошлый раз, вести с ним разговор утром, создавать этот пролог к новому возвращению — все потому, что с Тимофеем все человеческое в ней прекращало существование.
Он был настолько сексуален, что оставалось лишь бешеное вожделение и приступ фанатичной покорности в надежде получить невозможное, удовлетворить болезненную потребность, которая никогда, за всю ее жизнь, не была удовлетворена даже на минуту. Надежды и фантазии — единственная тень удовлетворения, которая когда-либо была ей доступна. Вот как сейчас…