Я запечатывала письмо со спокойной совестью. Отныне я свободна от службы королеве, из-за которой никто теперь не чувствовал себя в безопасности.
Стук в дверь мгновенно пробудил знакомый страх. Я выглянула сквозь щели в ставнях и увидела силуэт нашего соседа.
— Хорошо поспала? — спросил он.
— Да.
— А угощение понравилось? Этот булочник не мухлюет.
— Да, было очень вкусно. Спасибо вам.
— Чувствуешь-то себя как?
— Вроде лучше.
— Значит, сегодня вернешься ко двору?
Только сейчас я сообразила: а мне ведь больше некуда идти. И потом, если я не появлюсь при дворе, это будет равнозначно признанию своей вины. А так чего мне опасаться? Я возвращаюсь, поскольку иначе и быть не могло. Меня оговорили по злобе, но суд епископа Боннера справедлив. Вины за мной не числилось, и меня отпустили. Буду вести себя так, словно ничего не случилось, пока Дэниел не приедет и не заберет меня отсюда.
— Да, я и так запоздала. Обязательно вернусь, — сказала я.
— Не будешь ли ты любезна передать королеве вот это? — спросил сосед, в голосе которого странно перемешались смущение и решительность.
Он вручил мне свою торговую карточку, украшенную затейливой картинкой. Под картинкой шла надпись, заверяющая каждого, что он может заказать у этого книготорговца любые книги, содержание которых отвечает нравственным нормам, способствует исправлению характера и одобрено церковью. Я сразу вспомнила, как в прошлый свой приход сюда ехидно заметила, что число книг, одобренных церковью, ничтожно мало. Сейчас я сочла за благо опустить его карточку в карман камзола и с улыбкой соврать:
— Я непременно передам вашу карточку ее величеству. Можете не сомневаться.
Я вернулась в скуку и уныние королевского двора. Служанки, с которыми я делила комнату, решили, что я ходила проведать отцовский дом. Королева меня не хватилась. Только Уилл Соммерс вопросительно поднял одну бровь, когда я вошла в обеденный зал. Я поняла его жест: шут спрашивал, можно ли ему сесть рядом. Я кивнула, и он сел.
— Что случилось, дитя мое? — спросил он. — Ты же белая как полотно.
— Я только что вернулась после ареста, — ответила я.
Другой на месте Уилла, услышав такой ответ, поспешил бы найти благовидный предлог и отойти от меня подальше. Но шут уперся локтями в стол и наклонился ко мне.
— Быть того не может, — шепнул он. — Как же ты сумела выскользнуть?
Я натянуто рассмеялась.
— Там вспомнили, что я — блаженная. А значит, дурочка и потому ни за что не отвечаю.
Уилл расхохотался так, что все, кто сидел рядом, невольно повернулись к нему, думая, что он сейчас разбавит скучный обед какой-нибудь выходкой.
— Ты? Замечательная новость. Теперь я буду знать, в случае чего… Они так и сказали?
— Да, Уилл. Только ничего смешного здесь нет. Я провела ночь в камере вместе с двумя женщинами. Одна была полумертвая после дыбы. Второй палачи вырвали ногти. Все здание от подвалов до чердаков набито арестованными, ожидающими суда.
Лицо шута сразу же посуровело.
— Тише, дитя. Им ты никак и ничем не поможешь. Ты сделала все, что в твоих силах. Возможно, твоя искренность тронула даже инквизиторов, и тебя отпустили.
Я не смела рассказать даже ему, кому на самом деле я была обязана освобождением.
— Уилл, мне очень страшно, — призналась я.
Он осторожно взял в свою теплую ладонь мои окоченевшие пальцы.
— Дитя мое, нам всем страшно. Но ведь наступят лучшие времена.