Читать книгу «Сборник "Тюдоры". Компиляция. Книги 1-8» онлайн.
Он тоже не заметил, кто перед ним, и думал, что паж провел ночь с дворцовыми кухарками и теперь торопился своевременно унести ноги.
— Да, будь они неладны, — подыгрывая ему, ответила я и прыгнула в лодку.
Добравшись до Флит-стрит, я расплатилась с лодочником и соскочила на берег. К дому я шла, озираясь на каждом шагу. Я хотела еще издали убедиться, цела ли дверь или у нас успели побывать. Час был слишком ранний, и наш любопытный сосед еще спал. Лишь хозяйки отпирали двери хлевов, чтобы отвести сонных коров пастись. Ни им, ни коровам не было до меня никакого дела.
И все равно я не торопилась входить в дом. Встав напротив, я еще раз осмотрела всю улицу. Убедившись, что она пуста, я перебежала через грязную мостовую, быстро открыла дверь, вошла и тут же закрылась на ключ и засов.
Внутри было прохладно, пыльно и сумрачно. Все здесь оставалось таким же, как и в прошлый мой приход. Никто сюда не врывался и ничего не искал. «Пока не врывался», — напомнила я себе. Но пришла я вовремя. На прилавке лежал злополучный пакет с надписью, сделанной рукою отца: «Для мистера Джона Ди». Сосед получил этот пакет и оставил на прилавке. Славная улика. Наверное, вполне достаточная, чтобы сжечь меня в Смитфилде.
Я развязала бечевку, сломала отцовскую печать и развернула бумагу. Внутри я нашла не одну, а две книги, обе на латыни. Одна сплошь состояла из таблиц, показывающих положение планет и звезд, а вторая была руководством по астрологии. Отлично! Две книжки по астрологии у нас дома, и предназначены они не кому-нибудь, а Джону Ди, арестованному за составление гороскопа королевы, где была указана дата ее смерти. Вполне достаточно, чтобы повесить нас с отцом как государственных преступников.
Я отнесла книги к пустому очагу и торопливо скомкала бумагу, в которую они были завернуты. У меня дрожали руки. Несколько минут я потратила на высекание огня. Трут никак не желал тлеть, а мой страх нарастал с каждой минутой. Наконец я высекла приличный сноп искр, и трут затлел. Я раздула его, зажгла свечу и уже ею подожгла бумагу. Пламя свечи лизнуло бурую, измятую поверхность бумаги. Я держала ее на весу, пока она не покрылась ярко-оранжевым пламенем и огонь не начал угрожать моим пальцам.
Сжечь книгу целиком можно, лишь когда в очаге горят дрова. Дров у меня не было (я великодушно отдала их соседу). Оставался единственный способ: вырывать из книги по паре дюжин страниц и сжигать. Я решила начать с первой, где были таблицы. Ее тонкая, мягкая бумага легко поддалась, будто сознавала, что на ней напечатаны опасные вещи и огонь снимет с нее этот грех. Оставалось лишь вырвать страницы из хлипкого переплета. И тут я остановилась.
Я не могла это сделать. И не хотела. Я сидела на корточках, держала злополучную книгу в руках, смотрела на догорающую обертку и понимала: даже перед лицом смертельной угрозы я не смогу заставить себя сжечь книгу.
Это противоречило моей природе. Мы с отцом скитались, нагруженные книгами. Самые ценные он нес у сердца. Уже тогда многие из них считались еретическими и были запрещены. Я видела, как отец продает и покупает книги; я видела, с какой радостью он давал книги просто почитать. Их не всегда возвращали, но он все равно радовался, что с помощью этих книг знания пойдут распространяться дальше и дальше. Я помню, как искренне радовался он, находя в чужой книжной лавке недостающий том. Над некоторыми книгами он буквально трясся, и не потому, что был скуп. Он слишком дорожил содержащимися в них знаниями. А некоторые возвращенные книги радовали его ничуть не меньше, чем библейский отец радовался возвращению блудного сына. Книги заменяли мне братьев и сестер. Я не могла восстать против своей природы. Я не могла уподобиться суеверным малограмотным людям, торопящимся уничтожить то, что они не в силах понять.
Я вспомнила письмо Дэниела, его рассказ об учебе в Падуе и Венеции. Я разделяла его радость, поскольку мы оба привыкли любить книги и ценить знания. Мы оба верили, что когда-нибудь не будет запретных знаний, и людей, собирающих книги, будут не преследовать, а почитать. Как я могла сейчас сжечь две эти книги? А вдруг в них содержится ключ к тайнам мира, к пониманию его законов? Джон Ди был великим ученым. Если он приложил столько сил, чтобы тайно переправить эти книги в Англию, они наверняка очень важны и дороги ему. Я не могла решиться сжечь их. Если я их сожгу, то окажусь ничуть не лучше инквизиторов, тащивших мою мать на костер. Я стану одной из тех, кто боится знаний и верит, что их надо уничтожать.
Нет, я не желала быть косвенной пособницей инквизиторов. Даже рискуя собственной жизнью, я не могла стать губительницей книг. Пусть я была очень молодой и многого не понимала. Но я жила в самом сердце мира, который только-только начинал задавать вопросы; я жила в эпоху, когда люди поняли, насколько важно задавать вопросы и доискиваться ответов. Кто отважится сказать, куда нас заведут эти вопросы? Я ничего не понимала в таблицах, странных знаках и столбцах цифр. Но вдруг с помощью этих таблиц можно найти лекарство и навсегда избавить мир от чумы? Вдруг с их помощью капитан корабля всегда сможет узнать, где находится его судно? Там могут содержаться удивительные секреты, рассказывающие о том, как научиться летать или достичь бессмертия. Я же не знала, что сейчас держу в руках. Но я понимала: уничтожение книг — такое же преступление, как убийство новорожденного младенца. Знания не менее драгоценны, чем новая жизнь.
Не скажу, что подобные мысли утихомирили все мои страхи. Нет. На сердце у меня по-прежнему было тяжело. Я взяла опасные книги и запихнула их подальше, спрятав под вполне невинными томами. Если за домом следят, я смогу разыграть незнающую дурочку. Главное, я уничтожила наиболее опасные улики: бумагу, где отцовской рукой было написано имя Джона Ди. Мой отец находился далеко от Лондона и не имел прямых связей с мистером Ди.
Я встряхнула головой, устав убеждать себя, что все не так уж и опасно. Опасно, и еще как. По правде говоря, между мною и Джоном Ди хватало связующих нитей, если кому-то понадобится их найти. И между Ди и моим отцом — тоже. Я была шутихой сэра Роберта, затем — шутихой королевы и, наконец, — шутихой принцессы. Я знала многих людей, с кем знаться нынче было опасно. Мне оставалось лишь надеяться, что шутовской наряд пока меня защищает, что море между Англией и Кале защищает моего отца, а ангелы мистера Ди не дадут его в обиду и сумеют защитить даже на дыбе или когда палачи сунут ему в руки вязанку дров и заставят тащить ее к столбу.
Все это являлось слабым утешением для девчонки, чье девичество прошло в скитаниях, в необходимости скрывать свою веру, свой пол и даже себя. Но что делать, если в Англии станет совсем невыносимо и сюда действительно придут испанские порядки? Мысль о бегстве из Англии была для меня даже страшнее мысли оказаться в руках инквизиторов. Помню, в наших скитаниях по Европе отец обещал мне, что Англия станет нашей новой родиной, и там мы будем в безопасности. Я верила ему. Когда королева клала мою голову к себе на колени и нанизывала на пальцы завитки моих волос, я верила ей, как родной матери. Я не хотела покидать Англию. Я не хотела расставаться с королевой. А сейчас мне хотелось поскорее уйти отсюда. Я отряхнула с камзола пыль, поправила шапочку и выбралась на улицу.
В Хэмптон-Корт я вернулась к завтраку. От реки я пробежала через пустынный в это время сад и вошла во дворец со стороны конюшен. Все, кто видел меня, решили, что я опять с утра пораньше каталась верхом.
— Доброе утро! — приветствовал меня один из слуг.
— Доброе утро, — ответила я, одарив его улыбкой неисправимой лгуньи.
— Как сегодня наша королева?
— В довольно веселом расположении духа, — лихо соврала я.
Не видя солнца и дневного света, королева становилась все бледнее. Шел десятый месяц ее беременности. В противоположность Марии, Елизавета становилась все более живой, цветущей и уверенной в себе. Она не избегала необходимости навещать сестру. Наоборот, являлась по первому требованию, предлагая поиграть на лютне, спеть что-нибудь или даже сшить какой-нибудь пустячок для младенца. В такие моменты королева словно переставала существовать. Елизавета была всем, чем Мария хотела бы стать, но не могла. Точнее, смогла на очень короткое время. Сейчас она постоянно держала руку на животе (мало ли, вдруг ребенок шевельнется) и даже со своим внушительным животом напоминала тень. Тень ожидала рождения тени. Иногда мне казалось, что от королевы осталась лишь телесная оболочка, а ее душа вместе с душой долгожданного ребенка удалились в иные пределы, где Мария может сполна наслаждаться радостью материнства.
Продолжая наблюдать за королем, я убедилась, что он — человек ведомый. Все направляло его к безупречной верности своей жене: ее любовь, ее уязвимое состояние, необходимость как-то уживаться с английской знатью и поддерживать у государственного совета благожелательное отношение к испанской политике, когда страна потешалась над бесплодным королем. Филипп это знал. Он был блестящим политиком и опытным дипломатом, но он не мог совладать с собой. Куда бы Елизавета ни направлялась, он следовал за нею. Если она выезжала прокатиться верхом, король требовал себе лошадь и скакал ее догонять. Когда она танцевала, он поедал ее глазами и повелевал музыкантам повторять танец, чтобы полюбоваться еще. Естественно, принцесса занималась испанским языком. Филипп придирчиво разглядывал испанские книги, которые она читала, и исправлял ее произношение, говоря скучноватым голосом завзятого учителя. Тем временем его глаза перемещались от ее губ к вырезу платья и рукам, небрежно сложенным на коленях.
— Ваше высочество, вы ведете опасную игру, — не раз говорила я принцессе.
— Ханна, это моя жизнь, — отвечала Елизавета. — Когда король на моей стороне, мне нечего бояться. А если он вдруг станет холостым, лучшей партии для замужества мне не найти.
— Вы говорите это о муже вашей сестры? — не выдержала я. — В вас что, нет ни капли сочувствия к ее ужасающему положению?
— Ханна, давай не будем затевать разговор о сочувствии, а то неизвестно, куда он нас заведет.
Потом она улыбнулась и, сощурив глаза до щелочек, добавила:
— Я просто прониклась ее мыслями о прочном союзе между Испанией и Англией. Такой союз будет диктовать свою волю всем остальным странам, — сказала она таким тоном, будто мы обсуждали фасоны летних платьев.
— Королева тоже так думала, но пока что лишь заимствовала у испанцев законы против еретиков, — не удержалась я от ехидства. — Мечты о наследнике привели ее к добровольному заточению в душной комнате, а тем временем ее сестра наслаждается солнцем и воздухом и флиртует с ее мужем.
— Королева полюбила мужчину, женившегося на ней из политических соображений, — напомнила мне Елизавета. — Я бы не была такой дурой. Если бы он женился на мне, у нас все было бы наоборот. Это я вышла бы за него из политических соображений, а он бы потерял голову от любви. И мы бы еще посмотрели, чье сердце разбилось бы первым.