— А что ж ты не спишь? — спросила я.
— А что ж тебе не отрубили голову? — ответил он.
— Я должна поддержать ее. Она меня просила.
— Будем надеяться, что ты — не последняя ее просьба, — сухо заметил шут. — И берегись, как бы она не пожелала напоследок поужинать тобой.
От его шутки меня передернуло.
— Принцессу казнят? — в ужасе спросила я.
— Определенно. Хотя Уайетт перед казнью и отрицал ее вину, другие называли ее главной зачинщицей.
— Значит, Уайетт снял с нее подозрения? — обрадовалась я.
— Он снял подозрения со всех, — рассмеялся Уилл. — Получилось, он один все затеял. А армия мятежников нам просто померещилась. Он даже Куртнэ назвал непричастным, хотя тот во всем признался. Сомневаюсь, чтобы к словам Уайетта отнеслись серьезно. И теперь его уже не вызовешь на допрос.
— Королева утвердилась в своем решении?
— В голову королевы я не вхож, а все показания говорят против Елизаветы. Королева не может казнить сотню мятежников, но пощадить их предводительницу. Елизавета притягивает к себе заговорщиков, как кусок тухлого мяса — мух. Мух, конечно, можно перебить, но, если не тронуть мясо, слетятся новые.
— Значит, скоро? — упавшим голосом спросила я.
— А ты у нее сама спроси, — предложил Уилл и наклонился к собачонке.
В это время дверь распахнулась, и в приемную вышла королева. Она тепло улыбнулась мне. Поскольку Мария не умела лицемерить, она действительно была рада меня видеть. Я подошла и опустилась на одно колено.
— Здравствуй, Ханна.
— Здравствуйте, ваше величество. Рада снова видеть вас.
Лицо королевы посуровело.
— Ты прямо из Тауэра?
— Вы велели мне находиться там, — торопливо ответила я.
Мария кивнула.
— Я не хочу знать, как она себя чувствует.
Я поджала губы и снова поклонилась.
— А ты можешь пойти со мной. Мы сейчас едем кататься.
Я осмотрела ее свиту и заметила несколько новых лиц: мужских и женских. Для придворных они были слишком скромно одеты. Держались они очень тихо, не позволяя себе не только шуток, но даже обыденных разговоров. При дворе становилось все неуютнее.
Я дождалась, пока наша кавалькада выедет за пределы города. Мы поехали в северном направлении, миновали красивый Саутгемптонский дворец и направились в сторону полей. Только тогда я решилась подъехать к королеве.
— Ваше величество, вы позволите мне оставаться с Елизаветой до… до конца? — спросила я.
— Ты так сильно ее полюбила? — с ревностью в голосе спросила королева. — Ты теперь ее шутиха?
— Нет, ваше величество. Мне просто жалко ее. Думаю, и вы бы прониклись жалостью, если бы ее увидели.
— Я не желаю ее видеть, — холодно повторила королева. — И не позволяю себе жалеть ее. Но ты можешь оставаться при ней. Ты — добрая девочка, Ханна. Я помню, как мы вместе въезжали в Лондон. Тогда, в первый день.
Королева огляделась по сторонам. Нынче лондонские улицы сильно отличались от тех, что встретили нас в день ее триумфального въезда в столицу. Повсюду на скрипучих виселицах раскачивались трупы мятежников. Петли на их шеях успели потемнеть. На окрестных крышах сидели ленивые вороны, разжиревшие на страшном пиршестве. В городе пахло так, будто Лондон накрыло моровое поветрие. Но у чумы и английского мятежа был одинаковый запах.