Читать книгу «Сборник "Тюдоры". Компиляция. Книги 1-8» онлайн.
Из затемненных покоев короля приходит известие: он снова захворал. Незаживающая рана снова вызвала усиление жара, который горячими иглами пронизывает его голову и каждый сустав его многострадального тела. Доктор Уэнди беспрестанно то входит к нему, то уходит, пробуя на Генрихе разные средства одно за другим. Кроме него, доступ к больному закрыт почти для всех остальных. Нам говорят, что королю пускают кровь и чистят рану, вкручивая в нее кусочки золота и промывая их потом в лимонном соке. Генрих стонет от боли, и они решают поставить стражей на подступах к покоям короля, чтобы никто не слышал его криков. Он не спрашивает обо мне, даже не отвечает на мои записки с пожеланиями скорейшего выздоровления, а я не смею входить к нему без приглашения.
Нэн ничего не говорит, но я знаю, что она вспоминает, как король заперся от Екатерины Говард, пока шло следствие и члены Тайного совета досматривали ее письма и даже счета в поисках выделения денег или покупки подарка Томасу Калпепперу. И сейчас, как и тогда, король скрывается в своих комнатах, наблюдая и прислушиваясь, но ничем не выдавая себя.
Бывают дни, когда я просыпаюсь с уверенностью, что сегодня за мною обязательно придут и я сяду на королевский баркас, на мой новый королевский баркас, который мне доставлял столько глупой радости, и поплыву вверх по реке в Тауэр. Мы войдем в город через плавучий затвор, только на этот раз меня поведут не в королевские покои, которые смотрят окнами на буйную зелень, а туда, где держат преступников. Спустя несколько дней из окна своей тюрьмы я буду наблюдать за строительством эшафота и понимать, что его готовят для меня. Потом придет исповедник и скажет, что мне надо готовиться к смерти.
В такие дни я не знаю, как мне выбраться из кровати. Нэн и служанки одевают меня, как куклу. Я прохожу через повседневный ритуал королевы, хожу в часовню, завтракаю, обедаю и ужинаю перед двором, гуляю вдоль реки и бросаю мяч малышу Ригу, наблюдаю за играми придворных, но делаю это с неподвижным лицом и стеклянным взглядом.
Я думаю о том, что, когда услышу тот самый стук в дверь, я опозорюсь. У меня никогда недостанет смелости самой взойти на эшафот. Я никогда не смогу говорить так, как говорила Анна Болейн. У меня непременно подогнутся колени, и им придется тащить меня наверх на руках, как они сделали с Китти Говард. Я не стану сражаться за свою жизнь, как Маргарита Поул, я не выйду радостной в своем лучшем платье, как епископ Фишер. Я так же не подхожу для выполнения этой задачи, как не подхожу для этого брака. Я опозорюсь перед смертью так же, как опозорилась в бытность королевой.
А в иные дни я просыпаюсь легко и с радостью, уверенная в том, что король делает сейчас именно то, что он мне когда-то объяснял о правилах управления людьми: возвеличивает сначала одних, потом других, скрывая свои истинные мысли ото всех, и управляет собачьим боем, позволяя псам сделать за себя грязную работу.
Я убеждаю себя в том, что он мучает меня точно так же, как мучает всех остальных. Ему станет легче, и он пошлет за мной, сделает комплимент моей красоте и напомнит о том, что мне не следует считать себя ученым, одарит меня бриллиантами с какого-нибудь разобранного нательного креста, скажет, что я – милейшая из мужних жен, и нарядит меня в чужое платье.
– Джордж Бладж арестован, – однажды утром тихо говорит мне Нэн, когда мы идем в часовню. Когда я спотыкаюсь, она хватает меня за руку. – За ним приходили вчера ночью.
Джордж Бладж – простой толстяк, любитель приключений, один из фаворитов короля благодаря своему круглому уродливому лицу и ужасной привычке хрюкать во время смеха над непристойными шутками. Люди даже специально придумывали шутки, чтобы послушать, как он сначала всхлипывает, ярко краснея, а потом, не в силах сдержаться, разражается хохотом и хрюкающими звуками. Король зовет его своим «любимым поросенком», и Уилл Соммерс научился имитировать его, звуча почти так же смешно, как и сам оригинал. Судя по всему, больше он так смеяться не будет.
– За что? – спрашиваю я.
Джордж Бладж не дурак, несмотря на свой уморительный смех. Будучи в серьезном настроении, он приходил в мои покои и слушал проповеди. Этот человек мало говорит, но много думает. Я даже представить себе не могу, что Бладж мог сказать или сделать что-либо, что могло оскорбить короля. Для Генриха он в любом случае лишь партнер для игр, а не философ.
– Говорят, он без уважения отзывался о таинстве хлебопреломления, и смеялся своим знаменитым смехом, – шепчет Нэн.
– Смеялся? – Я смотрю на нее, ничего не понимая. – Но это именно то, что больше всего в нем развлекает короля!
– Теперь это признак неуважения, – говорит она. – И ему предъявлено обвинение в ереси.
– За хрюканье?
Она кивает.
Джон Дадли, виконт де Лайл, восходящая величина в политике и верующий, сторонник политических реформ, возвращается из Франции с мирным договором в кармане. В то же самое время, пока Стефан Гардинер ведет переговоры с императором, стараясь заключить мир с Испанией, торгуясь и обменивая жизни лютеран и реформаторов на возобновление отношений с папой, Джон Дадли тайно встречается с французским адмиралом и выбивает у него право оставить за собой Булонь на долгие годы и весьма приятные выплаты из французской казны. Этот момент должен стать моментом истины и торжества для Джона Дадли и Сеймуров, да и всех нас, кто разделяет веру в реформы. Мы выиграли гонку, призом которой было заключение мирного договора, мы смогли договориться с Францией, а не с папистской Испанией.
Он приходит в мою приемную, чтобы получить мои поздравления. Принцесса Мария стоит рядом со мною, стараясь держаться спокойно и не пугаться происходящего: разрушения союза между Англией и семьей ее матери.
– Милорд, как вы считаете, теперь, когда у нас мир с Францией, станет ли король искать нового союза с германскими князьями?
Замершее лицо Марии говорит о том, с каким напряжением она ждет ответа.
– Вы правы, сейчас у Его Величества нет необходимости искать дружбы германских правителей, – отвечает Джон Дадли. – У нас есть крепкий союз с Францией, и больше нам ничего не нужно.
– Возможно, никакой помолвки не будет, – шепчу я Марии и вижу, как жизнь возвращается на ее лицо. Я делаю ей знак, разрешая отойти, и она уходит к окну, чтобы привести мысли в порядок.
Как только принцесса поворачивается к нам спиной, с лица Джона Дадли исчезает улыбка.
– Ваше Величество, во имя всего святого, что здесь происходит?
– Король арестовывает сторонников реформ, – тихо говорю я. – Люди исчезают из дворца, из лондонских церквей. В этом нет никакого смысла. Люди не понимают, что происходит, когда их забирают из-за столов и из постелей.
– Я слышал, Николаса Шакстона вызвали в Лондон для допроса по обвинении в ереси. Я не поверил своим ушам. Он же был епископом Солсбери! Они не могут арестовывать бывших епископов!
Этого я не знала, и Дадли понимает это по выражению моего лица. Допустить арест одного из епископов короля – значит вернуть королевство в темные дни священников-мучеников, как те, в которые епископ Фишер взошел на эшафот. Генрих поклялся, что эта жестокость не повторится никогда.
– Епископ Хью Латимер, который проповедовал у меня во время Поста, тоже был вызван в Тайный совет, чтобы объяснить выбранные им темы для проповеди, – говорю я Дадли.
– Так Тайный совет теперь ведает вопросами теологии? Они что, собираются устроить дебаты с Латимером? Ну что же, желаю им удачи.
– Стефан Гардинер точно будет с ним дебатировать. Он защищает Статут о вере, – говорю я. – И это будет просто сделать, потому что только что вышел новый закон, запрещающий с ним спорить.