Читать книгу «Сборник "Тюдоры". Компиляция. Книги 1-8» онлайн.
Первой упокоиться по новому регламенту выпало королеве Елизавете Йоркской, и похороны нелюбимой невестки шли как по нотам, а сама миледи матушка короля, великий распорядитель всего на свете, непререкаемо занимала место первой дамы королевства.
Апрель 1503 года
Годовщину со дня смерти Артура Каталина провела в посте и молитве. На рассвете в часовне Дарэмского дворца отец Джеральдини отслужил заупокойную мессу и удалился, а Каталина долго еще не поднималась с колен. Шевеля губами в беззвучной молитве, она искала утешения у Бога, пыталась перебороть горе, которое ничуть не притупилось со временем. Потом она долго бродила по безлюдной часовне, рассеянно разглядывая изображения библейских сцен, покрывающих стены, изысканную резьбу, украшающую алтарь и спинки деревянных скамей, — и все это с печальной думой, что образ Артура мало-помалу стирается из ее памяти. Иногда по утрам, пробуждаясь, она пыталась увидеть его лицо, крепко сжимала веки и не видела ничего — или, хуже того, перед глазами вставал какой-то приблизительный, грубый набросок, слабое подобие, а не живой человек. Тогда она быстро садилась в постели и обхватывала колени, крепко-крепко прижимая их к животу. Почему-то это помогало бороться с горем.
Однако, бывало, днем, на людях, когда она беседовала с придворными, или шила, или гуляла вдоль реки, кто-то из тех, кто был рядом, ронял какое-то словцо или взгляд ее останавливался на солнечной дорожке, дробящейся на речной волне, — и Артур вдруг вставал перед глазами, живой, как никогда. Тогда она замирала на мгновение, замолкала, впитывая любимый образ, а потом продолжала разговор или прогулку с чувством, что день удался. Кожей вспоминалось прикосновение его пальцев, на внутренней стороне ее век хранился, понемногу стираясь, отпечаток его лица, поворот головы, жест руки… Ах, вся она принадлежит ему, душой и телом, до смерти. Не до его смерти, как обернулось, нет, до ее. Но и после того, как покинет этот мир и она, не разорвется нить, связавшая их в земной жизни.
«Ты ведь знаешь, мне пути Твои неисповедимы, — говорю я, глядя на статую распятого Христа с окровавленными ладонями, которая осеняет собой алтарь. — Отчего Ты не дашь мне знак? Не подскажешь, что я должна сделать?»
Я жду, но ответа нет. Отчего же, думаю я, Господь, который так внятно разговаривал с матушкой в ее снах, отчего Он молчит со мной? Отчего Он покинул меня, когда я более всего в Нем нуждаюсь?
Я возвращаюсь к вышитой подушке для преклонения колен, которая лежит перед алтарем, однако не преклоняю колени, нет, я переворачиваю ее на другую сторону и сажусь так, словно я дома и готова к беседе. Однако никто не заговаривает со мной. Даже мой Бог.
«Я знаю, Ты хочешь, чтобы я стала королевой, — раздумчиво говорю я, словно Он может ответить, да еще тем же рассудительным тоном, каким говорю я. — Я знаю, что моя матушка тоже этого хочет. Я знаю, что мой милый…» — и запинаюсь, не в силах произнести имя Артура, даже спустя год, даже в пустой часовне, даже обращаясь к Богу.
Все еще боюсь, что не удержусь и заплачу, и тогда уж точно соскользну в пучину отчаяния и безумия. За моим самообладанием кроется страсть, глубокая, как мельничный пруд, сдерживаемый плотиной. Я не смею выпустить наружу ни капли. Иначе меня захлестнет поток, и поток этот будет неудержим.
«Я знаю, и он желал, чтобы я стала королевой. На смертном одре он взял с меня слово, что для этого я сделаю невозможное. Ты, кто все видит, Ты видел это. Твоим именем я поклялась ему стать королевой. Но как, как мне это сделать? Если это Твоя воля и воля моего… да, Ты знаешь кого… Если это Твоя воля и воля моей матушки… Господи, что же мне сделать?! Я уже все перепробовала! Теперь Ты, Ты должен показать мне путь!»
Уже год я донимаю Господа этой просьбой. Между тем переговоры относительно уплаты второй доли приданого и моей вдовьей доли все тянутся, и конца им не видно. От матушки внятных указаний нет, так что я пришла к выводу, что она ведет ту же игру, что и я. Об отце нечего и говорить, у него явно какая-то многоходовая тактическая задумка. Вот если б они подсказали мне, как я могу им подыграть! Их скрытность наводит меня на мысль, что я служу здесь наживкой, пока английский король не рассудит, как рассудили мы с Артуром, что лучшее решение — отдать меня за принца Гарри.
Беда в том, что месяц за месяцем принц набирает вес при дворе: он стал выгодным вложением капитала. Французский король может предложить ему одну из своих дочек, наготове сотни принцесс на выданье по всей Европе, даже у императора Священной Римской империи имеется незамужняя дочь, принцесса Маргарита, которая тоже вполне подойдет. Нет, пора брать быка за рога, и прямо сейчас, в апреле, когда заканчивается мой траур. Королю торопиться некуда, его наследник молод, принцу всего одиннадцать. Но мне-то уже семнадцать! Мне пора замуж. Пора вернуть себе титул принцессы Уэльской.
При этом их католические величества короли Кастилии и Арагона требуют всего сразу: возврата приданого, возвращения дочери и полной выплаты вдовьей доли за неопределенный период! В сумме это составляет столько, что король Генрих просто вынужден искать какой-то иной выход. А родители с переговорами не торопятся, тянут, то есть дают знать, что не ждут ни меня, ни денег, и надеются, что король Англии это понимает.
Однако они его недооценивают. Ему такие намеки ни к чему. Он и сам видит, что позиция у него сильнее: он владеет и половиной приданого, и мной.
Он не дурак, нет. Он правильно трактует спокойную и неторопливую манеру, с которой держится новый эмиссар, присланный матушкой, дон Гутиере Гомес де Фуэнсалида, расценивая такое поведение как еще один признак того, что мои родители намерены оставить меня в его руках, в Англии. Не нужно быть Макиавелли, чтобы понять, что родители рассчитывают снова выдать меня за английского принца! Точно так же, когда овдовела моя сестра Исабель, ее сызнова послали в Португалию, чтобы выдать за дядю ее покойного супруга. Такое случается — но только тогда, когда все с этим согласны. А в Англии, где король новичок на троне и полон амбиций, чтобы это сбылось, с нашей стороны потребуется приложить куда больше усилий.
В своих письмах матушка призывает меня к терпению. Пишет, что у нее есть план, для воплощения которого в жизнь потребно время, а между тем мне следует вести себя умно и стараться, не дай бог, не обидеть ни короля, ни его достойную матушку.
«Я принцесса Уэльская, — отвечаю я ей. — Принцесса Уэльская, будущая королева Англии. Ты сама вырастила меня так, чтобы я в полной мере осознавала значение этих титулов. Разве я могу уронить свое имя?»
«Терпение, — снова пишет она на потертом, захватанном многими руками листке, которому потребовались недели, чтобы дойти до меня со сломанной печатью — кто угодно мог прочитать, что в нем. — Я согласна, тебе быть королевой. Такова твоя судьба, Господня воля и мое желание. Будь терпелива».
«Сколько еще мне терпеть? — спрашиваю я Господа, стоя на коленях в часовне в годовщину смерти Артура. — Если такова Твоя воля, отчего Ты не исполнишь ее сразу? А если это не так, отчего Ты не забрал меня вместе с Артуром? Если Ты слышишь меня сейчас, отчего мне так одиноко?»
Тем же днем, к вечеру, дворецкий объявил, что к принцессе гостья.
— Леди Маргарет Пол! — выкликнул он от двери.
Отложив Библию, принцесса повернула бледное лицо, чтобы встретиться взглядом с подругой, улыбающейся ей с порога.
— Дорогая моя!
— Ваше высочество! — низко присела леди Пол, а Каталина, кинувшись к ней через всю комнату, подняла ее из поклона и заключила в объятия.
— Не плачьте. Не плачьте, ваше высочество, а то я тоже не выдержу…
— Не буду, не буду, обещаю вам! — пробормотала Каталина и повернулась к придворным: — Оставьте нас.
Те неохотно вышли.
Леди Маргарет оглядела не слишком уютную комнату:
— Что такое?
Каталина развела руками и криво улыбнулась: