Я не могу с ним спорить, когда он так зол.
– А что произойдет с церковью? Ведь не все ее служители будут с этим согласны! Что твой брат сделает с теми, кто откажется принимать его верховным главой? А что будет с монастырями? А с аббатствами? Что с ними будет, если они не примут его правления?
Я понимаю, что меня охватывает дрожь.
– Возможно, им будет предоставлена возможность уйти в отставку, – предполагаю я. – Архидьякон сказал, что они должны будут принести присягу. Все должны будут ее принести. Возможно, те, кто не согласятся на это, смогут просто подать в отставку.
– Все? – Яков смотрит на меня. – Ты сама знаешь, что этого не будет, – желчно говорит он. – Присяга или есть, или ее нет. Если они не принесут присягу, то он обвинит их всех в измене, или ереси по отношению к его церкви, или в том и другом. А ты сама знаешь, чем карается измена или ересь.
– Епископу Фишеру придется покинуть Англию, – шепчу я. – Ему придется уехать. Но он никогда не оставит Екатерину без исповедника, без духовного отца.
– Никуда он не поедет, – мрачно предсказывает Яков. – Он уже покойник.
Вестминстерский дворец,
Лондон, лето 1532
Джедборо, Приграничные территории,
осень 1532
Я еду к югу от границы, чтобы присоединиться к Якову. Он проводит заседания судов и наказывает воров, крадущих овец, и угонщиков крупного скота, независимо от того, откуда они родом: с той или другой стороны границы, обещая пойти войной на Англию.
– Я положу конец раздорам в приграничье, – жестко говорит он. – И не остановлюсь, пока не выбью англичан с наших пастбищ и с наших башен.
– Это не так делается, – мягко говорю я. – Нельзя принудить людей к миру, запугивая их.
– Так делали Дугласы, – говорит он.
– Делали.
– Ты когда-нибудь о нем вспоминаешь?
Я улыбаюсь и качаю головой, словно меня совершенно не интересует Ард.
– Едва ли.
– Ты же знаешь, что я должен вернуть мир на границы.
– Знаю. И думаю, что ты как раз тот король, который с этим справится. Вот только не грози Генриху войной, он обязательно ответит. Сейчас у него больше забот, чем нужно. Если он продолжит борьбу против папы и будет и дальше оскорблять тетушку императора, то очень скоро будет обвинен в ереси и все короли-католики получат официальное разрешение идти на него войной. Вот тогда ты можешь объявить ему войну, но не раньше. А пока он разрушает свою репутацию настолько, что другие короли начинают от него отстраняться, ты можешь договориться с ним обо всем, что тебе необходимо.
– А я думал, что ты английская принцесса и Тюдор в тебе всегда будет занимать первое место, – говорит Яков. – Ты изменилась.
– Я прибыла сюда, чтобы принести мир между Англией и Шотландией, но Генрих сделал все, чтобы это стало невозможным, – честно говорю я. – Я все это время была верна ему, но он не дарил верности ни мне, ни моим сестрам. Мне кажется, он стал человеком, которому никто не станет доверять.
– Это так, – кивает Яков.
– Он переселил мою невестку в маленький домик епископа Хэфилда и запретил дочери ее навещать. Он поселил шлюху в комнаты моей матери. Он зашел слишком далеко. Я не могу больше поддерживать своего брата, я буду держаться сестер. Я не хочу больше быть на его стороне.
Яков смотрит на меня, оценивая мою решимость.
– Однако стоит ему тебя позвать, и ты тут же мчишься на его голос.
– Не в этот раз, – говорю я. – Этого вообще больше не произойдет.
Уэстхоуп-холл, Саффолк,
Англия, осень 1532
«Генрих готовится к очередному официальному визиту во Францию и тратит целое состояния на наряды и драгоценности, лошадей и турниры, чтобы поразить Франциска, выкупленного из плена, но не утратившего своей гордости. Я сказалась больной и отказалась ехать. Мне невыносима мысль обо всем этом, да и тяжесть в животе не дает мне покоя. Я и правда не здорова для такой поездки. Я не смогла бы танцевать на праздничном пиру, у меня просто не выдержат ноги. Я вспоминаю о Поле Золотой Парчи, когда мы были так молоды и так счастливы, и совершенно не хочу плыть туда с этой бесстыдной женщиной вместо королевы. Генрих даже не думает о том, чтобы взять с собой Екатерину, в этом году он даже не виделся с ней. Он шлет ей крайне холодные сообщения, и она снова должна переехать в Энфилд, потому что к ней ходит слишком много народу и Генриху стало стыдно, поэтому он хочет отослать ее подальше. Я пишу ей, но Чарльз запрещает мне навещать ее. Это слишком разозлит Генриха, а я должна проявлять к нему верность в первую очередь. Он же мой брат и мой король. Я должна приветствовать эту Болейн с уважением, достойным лучшей женщины этого королевства. Я не смею сказать и слова против нее, так что я просто делаю, с тяжелым сердцем, что мне велят Генрих и Чарльз. Когда она присылает мне блюдо, я делаю вид, что ем, хоть у меня внутри все переворачивается.
Она все время улыбается. Улыбается и переливается в драгоценностях Екатерины. Блестит, как ядовитая змея.
Я не видела Екатерину вот уже десять месяцев, почти целый год, а раньше мы встречались каждый день. Она не часто мне пишет, говорит, что ей нечего мне сказать. Теперь в моей жизни образовалась огромная дыра, там, где раньше она занимала так много места. Теперь все обстоит так, словно она умерла, словно мой брат просто стер ее из жизни, с лица земли. Ты подумаешь, что я преувеличиваю, но я действительно так думаю. Мне кажется, что он ее убил. Разве король может так поступать с королевой!