— А твой сын получит всю Англию, в союзе с Шотландией, и все наши земли во Франции, — подхватил он, взмахнув над картой рукой. — Влиятельные будут кузены!
Каталина улыбнулась, мечтательно и горделиво, что Генрих расценил как признак честолюбия.
— А что, хотела бы ты, чтобы твой сын правил доброй половиной христианского мира?
— Какая бы женщина не хотела! — усмехнулась Каталина. — А ведь тогда наши с Хуаной сыновья смогут победить мавров, загнать их подальше за Средиземное море!
— Или же найдут способ жить с ними в мире, — предположил король. — Уж конечно, одно то, что кто-то зовет Господа Аллахом, а кто-то — Богом, не повод для вражды между верующими!
Не раздумывая она покачала головой:
— Нет, я думаю, война эта продлится вечно. Матушка говорит, это великая битва между Добром и Злом — и конца ей нет.
— Но это означает, что ты будешь в вечной опасности, — начал было он, но тут в высокую дверь постучали.
Это оказался тот самый паж, которого Генрих послал куда-то еще на пирсе. Он привел с собой запыхавшегося старичка, придворного ювелира.
— А теперь, — обратился Генрих к невестке, — у меня для тебя подарок!
Она подняла на него глаза. «Добрый Господь, — подумал он, — да надо быть из камня, чтобы не закипела кровь при виде этакого цветочка! Но как бы то ни было, мне по силам заставить ее улыбнуться, и видит Бог, это мне в радость».
— Правда? — ровным голосом сказала она.
Король сделал знак ювелиру, тот вытянул из кармана кусок малинового бархата, расстелил его на столе, а потом вытряхнул на бархат содержимое мешка на тесемках. На яркую ткань хлынули драгоценные камни и золотые украшения. Затаив дыхание, широко распахнутыми глазами смотрела на сверкающий поток Каталина.
— Ну, выбирай! — мягко произнес Генрих. — Это тебе мой подарок, чтобы вернуть улыбку на твое личико.
Едва слыша, что он ей говорит, принцесса вмиг оказалась у стола, и ювелир принялся показывать ей свои изделия, поднимая одно за другим на свет, расписывая его достоинства, а король с явным удовольствием эту картину наблюдал. Вот, пожалуйте вам, чистопородная принцесса, в жилах которой течет кровь кастильских королей, и он, внук простолюдина, может ее купить, как любую другую. И благодарение Господу, у него есть чем прельстить ее!
— Серебро? — спросил он.
Раскрасневшееся личико повернулось к нему.
— Нет, не серебро, государь.
Тут Генрих вспомнил, что у ног этой девочки лежало золото инков:
— Значит, золото?
— Да, золото я люблю больше.
— Жемчуг?
Она дернула губкой. Ах, что за рот, подумал он. Так и просится поцеловать!
— Что, жемчуг не годится? — спросил он вслух.
— Ну, я не очень его люблю, — с улыбкой призналась она. — А какой камень предпочитаете вы, государь?
«Господи, да она кокетничает со мной, — оторопел он. — Вертит, как старым дядюшкой. Подсаживает на крючок».
— Ну, тогда изумруды?
— Нет, — улыбнулась она. — Вот это.
И, безошибочно выбрав самое дорогое из того, что принес ювелир, указала на ожерелье из синих сапфиров, к которому прилагались серьги. Поднесла украшение к глазам, подобно мусульманской женщине, закрыв им нижнюю половину лица. Это было очаровательно. Сапфир как нельзя лучше оттенял цвет ее глаз. Она шагнула вперед, чтобы он смог рассмотреть поближе, и король услышал запах ее волос, аромат цветущих апельсиновых деревьев из садов Альгамбры. Да, вся она благоухала, словно чужедальний цветок.
— Ну как? Подходят они к моим глазам?