В его голосе столько сочувствия, что приходится смахнуть с глаз невольно навернувшуюся слезу.
— Я потеряла дитя, — отрывисто говорю я. — Дочь. Мой врач говорит, что она была из двойни и что второй ребенок еще во мне, что нужно ждать других родов.
— А при чем тут я?
— Я хочу знать наверняка, ношу ли я еще одного ребенка, жив ли он, мальчик ли это и смогу ли я благополучно родить. Это вопросы государственной важности.
— Но почему ты ставишь под сомнение слова своего врача?
Под его прямым, испытующим взглядом я отвожу глаза и уклончиво отвечаю:
— Не знаю.
— Нет, инфанта, я думаю, ты знаешь.
— Откуда же?
— Сердцем.
— У меня его нет.
Он мягко улыбается:
— Что ж, женщина без сердца, о чем ты думаешь своим ясным умом с тех пор, как решила не слышать своего тела?
— Откуда мне знать, что я должна думать? Моя матушка умерла. Самый близкий мне в Англии человек… — Я прерываю себя, не договорив, чтобы не упомянуть Артура. — Я никому не могу верить. Одна повитуха твердит одно, другая другое… Врач не уверен… просто ему хочется верить в то, что он говорит, потому что король щедр к тем, кто приносит ему добрые вести. Откуда мне знать, как все на самом деле?
— На мой взгляд, ты знаешь это, несмотря ни на что, — мягко настаивает он. — Твое тело подсказывает тебе. Твои месячные, я полагаю, не восстановились?
— Восстановились, — неохотно говорю я. — На прошлой неделе.
— С болью?
— Да.
— Груди у тебя мягкие?
— Да.
— Полней обычного?
— Нет.
— Ты чувствуешь дитя у себя в животе? Оно шевелится?
— Нет, я ничего там не чувствую с тех пор, как выкинула девочку.
— Сейчас тебе больно?
— Нет. Я чувствую…
— Да?
— Ничего. Ничего я не чувствую.
Он перестает задавать вопросы, сидит спокойно и дышит так тихо, что мне кажется, в комнате у меня мирно спит черный кот. Потом он переводит взгляд на Марию.
— Мне дозволено будет касаться королевы?