Все капюшоны одновременно кивнули, как один человек. Лекс даже прикусил себе язык, пытаясь определить, уж не поймал ли он наведённый глюк. Как от наркоты, а то вот так разговариваешь с умными людьми, а потом оказывается, что сидишь в кабинке туалета и разговариваешь с рулоном туалетной бумаги. Хотя ты мог бы поклясться, что она тебе только что цитировала что-то из Ницше.
— Снимите капюшоны, я хочу увидеть людей, которые меня защищают, — Лекс остановился и сложил руки на груди. — Я с места не двинусь, пока не увижу ваши лица.
— Мы будем совсем не против дождаться в этом коридоре приезда Киреля, — явственно хихикнул собеседник, — ладно, но только на минуту, чтобы ты перестал паниковать и успокоился.
Монахи один за другим сдергивали с себя капюшоны, и Лекс удивленно их рассматривал. Он, конечно, видел как-то молодого монашка, да и родная четверка все время мелькала перед глазами, но сейчас перед ним стояли мужчины хорошо среднего возраста. На первый взгляд, лет по сорок-пятьдесят, а тот, кто хихикал, так вообще был откровенный старик.
Худощавый и седой, как лунь, но с ясными смешливыми глазами. Лекс почему-то ожидал, что взрослые монахи будут выглядеть повнушительней, с какими-нибудь татушками на лице и мощной челюстью, как у бойцов. Но эти люди выглядели обыденно. Встреть он их на улице без рясы, и в жизни не подумал бы, что они «бойцы невидимого фронта». Они выглядели, как крестьяне или ремесленники средней руки. Таких на улице было полно, и они были совершенно неприметны в толпе горожан. Старик, по всей видимости, увидел растерянный и разочарованный взгляд Лекса, и со вздохом нацепил капюшон обратно.
— Я думал, вы будете помоложе… — Лекс не знал, как скрыть свое разочарование.
— Молодые все остались на улице, им действительно лучше сегодня здесь не появляться, — монах кивнул головой, — теперь успокоился?
— А почему? — насторожился рыжик и прислушался, — и почему так тихо? Где все? Что вообще здесь происходит?
— Ты все равно уже здесь оказался, вот и выяснишь сам, — старик, похоже, опять веселился.
— А почему не сказать? Что, так тяжело объяснить? — Лекс отправился вперед.
— Не хочу, — старик явственно хихикнул, — зачем тебе говорить, что именно ты сейчас ДОЛЖЕН увидеть? Мне интереснее, как ты это сам увидишь и как поймешь… ты похож на молодого Киреля, он тоже всегда замечал необычные вещи и принимал нестандартные решения.
— Ты давно знаешь Киреля? — Лекс опять остановился.
— Когда-то я был его наставником, потом был его тенью. Теперь я хожу за тобой…
— …как тебя звать? — Лекс растерялся.
— Меня не надо звать, я всегда рядом, — старик усмехнулся, — или ты про имя? Нет у нас имен… а прозвали меня Пятым…
Все монахи хмыкнули, как будто услышали старую шутку. Лекс потребовал объяснения, и монах растерянно вздохнул, как будто ребенок попросил объяснить «взрослый» анекдот. Но потом решил пояснить:
— Ну, у нас принято в патруль ходить по четверо, или на задания, двое работают, двое страхуют, ну а я — пятый… понял?
— …нет… — сознался Лекс после раздумий, — ну, да ладно… так что здесь такого, что молодым нельзя, а старым можно?
— А ты еще не понял? — усмехнулся Пятый.
Они прошли по длинному коридору и приблизились к залу, где проводили в первый раз общее собрание. Лекс осмотрелся по сторонам и принюхался. Помимо того, что во дворце было на удивление пустынно, еще все двери и окна были занавешены длинными драпировками. Раньше такие шторы висели только между колонн, прикрывая проходы и ниши, а теперь у каждой двери свисало плотное полотнище. Стоило подойти к двери ближе, как от шторы потянулся сладковатый запах приторных благовоний. Лекс остановился перед шторой и принюхался. Пахло почти как в храме, тяжелым опиумно-конопляным духом, и при этом со сладковатым душком, как у подгнивающих фруктов. Лекс вспомнил, что примерно так пахло в «веселом квартале», когда он Зюзю отбил у сутенёра.
— Может, передумаешь? — Пятый прочел его сомнения, — там вся грязь человеческая, зачем тебе это видеть? Зачем, чтобы тебя видели в этой клоаке? Сканда это не порадует…
С той стороны двери что-то тяжелое ударилось, зашкрябло, как сослепу, а потом дверь распахнулась и в шторах запуталась пара крупных мужчин. Они были голые и возбужденные. Лекс едва успел отскочить в сторону, когда пара, сцепившись в объятиях, упала на пол, выпав из штор, как младенцы из пеленок. Они хватали друг друга за зад и похабно стонали. Они явно собирались трахаться друг с другом, даже несмотря на то, что они оба были однозначно старшими, и, судя по ухоженным телам, явно были аристократами. Теми самыми патрициями, которые высокомерно смотрели на плебс и задирали носы. Но сейчас они больше походили на текущих сучек, и весьма призывно подставлялись друг другу.
— Старшие друг с другом? Поэтому и свидетелей лишних не пускают? — Лекс едва увернулся от сплетенных тел, которые ничего вокруг не видели и только сопели, тиская и мусоля друг дружку, катаясь на мраморном полу.
— Нет, — Пятый брезгливо пнул подкатившуюся парочку, — просто каждый делает именно то, что хочет, без ограничений и осуждения. А желания у людей бывают странные. Тебе нужны чужие демоны?
— Нет, мне бы со своими разобраться, но мне нужен Сканд…
Лекс отогнул штору, собираясь пройти в открытую до сих пор дверь, но с той стороны проема тоже свисала штора, и только отогнув ее, Лекс увидел, что такое настоящая оргия. Вовсе не тот «детский утренник» в исполнении золотых сыночков старинных фамилий, куда его водил в самом начале Пушан, и не тот голливудский суррогат в глянцевой обложке псевдоэротики, и не грязь порнофильма, а вдохновенная изысканность порока, помноженная на разврат роскоши и совершенство искушения.
Лекс придержал вторую штору и вошел внутрь. Если он рассчитывал увидеть сношающихся людей, то все выглядело не так… вернее, не совсем так. Да, голые патриции восседали на своих ложах. Кто-то пил, кто-то дарил ласку, кто-то позволял ласкать себя… Возле одних крутились парни, вокруг других девушки, стоны, приоткрытые зовущие рты, расслабленные позы. Излишество… Излишество во всем, в наготе, во вседозволенности, в расслабленности поз. Столы, переполненные едой, корзины с фруктами, рабы подливающие вино в кубки. То самое сладострастие, когда сладость, как мед, сочится вместо пота и глаза залипают на красивые картинки. Изогнутые в экстазе гибкие фигуры, плавность движений, томные взгляды…
Лекс сделал пару шагов вглубь зала. Высокие стойки светильников, низкие чаши курительниц благовоний. Под ногами клубился белесый туман, а посередине зала танцевали, томно извиваясь, несколько обнаженных дев. Они неторопливо перетекали из одной позы в другую, слаженно, как в синхронном плавании. Отбивая себе медленный ритм на маленьких бубнах. Длинные ноги, округлые бедра, тяжелые груди… неторопливые и спокойные, как рыбки в аквариуме.
— Чувствуешь? — Пятый, как змей искуситель из эдемского сада, зашипел в самое ухо, — нравится? Что именно тебя возбуждает? Хочешь, чтобы тебя приласкали, или хочешь приласкать сам? Мальчика, юношу, деву? Или хочешь мужчину постарше? Поопытней, чтобы провел по всем чувственным наслаждениям? Хочешь вести сам? Сегодня исполнятся твои самые сокровенные мечты, только скажи, чего желаешь…
— …желаю мира во всем мире, а еще колбасу по два-двадцать и столичную водку по два-пятьдесят… — буркнул по-русски Лекс, — чтобы отец был живой, а по пению в четверти пятерка, и чтобы Ленка Скворцова из 6-А дала потискать сиськи.