Читать книгу «Саламандра (СИ)» онлайн.
Все это было подозрительно… но то, как он общался с праматерью Саламандрой… словно ребенок, который твердо уверен, что родители может и пожурят за настырность, но все равно простят и помогут… Это все было слишком странно, страшно и требовало размышлений. В любом случае, с человеком, который с богами общается вот так запросто, стоило держаться настороже. С уважением, но на расстоянии, чтобы случайно не вызвать гнев богов невольным словом или поступком…
Кирель слышал обрывки разговоров, а некоторые специально подталкивал в нужное русло. Он был спокоен за Гаури — эта ядовитая змейка прекрасно ориентировалась и лавировала в людских настроениях, а вот Лекс, хоть и казался умным человеком, но во многих вещах был таким простодырой, что оставалось только удивленно хлопать глазами. Он совсем не стремился упрочить свое место в обществе, полагаясь на любовь плебса, но в этом мире надо еще заручиться уважением патрициев, а Лекс полностью игнорировал их заигрывания и комплименты и уклонялся от личных встреч и дружеских вечеринок «для своих». И это все ужасно расстраивало Киреля. Любовь плебса — это хорошо, но недостаточно… хотя, если подумать, то и Сканду не быть императором, а только военачальником при Пушане. Может, и лучше, что патриции благосклонны к Пушану и Гаури, значит, не будут интриговать, пытаясь склонить Сканда к бунту против брата… Кирель опять вздохнул своим мыслям, — и так не ладно, и так нехорошо…
А Лекс тем временем отслеживал, что разносят по залу из еды. В основном на подносах были «деликатесы», и он каждый раз брезгливо отдергивал руки, когда под пальцами начинало что-то шевелиться или попискивать. Из «неживого» оставались лепешки и приснопамятные фрукты, прямо как назло… Сканд жевал все подряд. Он даже не сомневался, когда засовывал в пасть очередную живность, а Лекса передергивало всякий раз, когда он видел дергающиеся лапки или выпученные глаза. Его чуть не стошнило, когда на очередном подносе Лекс увидел крупных головастиков, которых следовало обмакивать в местную горчицу, прежде чем засунуть в рот. Все бы ничего, если бы они не моргали и не дергали хвостами, пытаясь освободиться… Лекс понял, что лучше действительно есть фрукты, они хотя бы не подмигивают из тарелки.
Протяжное пение сменялось танцами под ритмичное перестукивание цимбал и пиликанье каких-то сопелок, а потом выступали акробаты, на смену которым опять выходили певцы или ораторы. Здесь считалось хорошим тоном исполнять философские трактаты о мимолетности жизни или бренности богатства и тщете всего сущего под аккомпанемент арф, когда оратор принимал различные позы, которые должны были подчеркнуть смысл произносимых фраз. Лекса подобное кривляние очень забавляло, театр пантомимы с подвываниями на философские темы. Но большинству патрициев подобное доставляло удовольствие, и они даже начинали дискуссии на заданную тему, которые становились все горячее пропорционально выпитому вину.
Тем временем Ламиль успел выспаться на руках Лекса и, едва открыв глаза, беззубо улыбнулся, и сразу зажурчал на радостях. Лекс едва успел перехватить ребенка, чтобы он окончательно не намочил его одежду. Досталось только складкам тоги, которую Лекс сразу стянул с себя и остался в одной тунике и драгоценностях. За его частичным раздеванием с жадностью смотрели не только Лейшан с братом, но и большая часть гостей. Их даже не пугали злобные взгляды Сканда. Ладный рыжик, без складок тоги, в одной тунике, которая облегала его изящное тело, это было интереснее выступления гимнастов…
Но Гаури не дал Чаречаши наслаждаться рассматриванием брата, ему было интересно узнать, как жрецы Саламандры проводят свои моления. Чаречаши недобро зыркнул на блондинчика, но потом ему в голову пришла какая-то идея, и он расплылся в довольной улыбке.
— Буду рад, если позволите моим жрецам помолиться и призвать праматерь моего рода, чтобы она благословила младенца, — Чарешаши сложил руки на груди и посмотрел на Киреля, — я буду вам очень признателен.
Все гости заинтересованно придвинулись ближе к царственному семейству, чтобы не пропустить возможное зрелище. Об огненных плясках многие слышали, но храма Саламандры не было в этом городе. Многие жители почитали ее, как малое божество, и только с появлением Лекса и с его победами к Саламандре стали относиться с должным почтением, принося ей молитвы о заступничестве и удаче в делах, и делая ей подношения в виде кусочков мяса и хлеба, которые бросали в горящие очаги.
Кирель кивнул, разрешая служителям чужого культа провести свой обряд в его дворце, и вскоре слуги стали подносить ведра с углями, высыпая их на мраморные полы в праздничном зале. Двое жрецов вышли в набедренных повязках и с большими бубнами. Лекс в очередной раз ухмыльнулся, это ж надо, как он угадал, однако, когда рассказывал Кирелю, что не хочет танцев с бубнами в собственном храме, а еще когда танцевал с подносом перед братом в первый раз.
В руках жрецов появились короткие палки, которыми они отбивали ритм на бубнах, они начали с тихого рокота, который становился с каждой минутой все громче. Они стояли с разных сторон горящей дорожки из угольков. Монахи, покрытые замысловатой татуировкой, синхронно наклонялись, раскачивались и переступали ногами, Лекс не понял, в какой момент они начали петь, но подвывание без слов было каким-то медитативным. Вскоре тяжелый мотив проникал куда-то в сознание, заставляя напрягать горло в попытке подхватить мелодию. А монахи, казалось, стали отражением друг друга. Они синхронно наступили на угольки и начали выстукивать ритмичный перестук для своего танца-моления. Это было похоже на камлания шаманов, когда ты, как зачарованный кролик, не можешь оторвать взгляда от неистового танца. И вскоре ты понимаешь, что даже дышишь в унисон чужому движению.
Из транса Лекса вырвал Ламиль, который бесцеремонно требовал к себе внимания. Он покрутился на Лексе, а потом потребовал, чтобы Сканд взял его на ручки. Сканд заметно вздрогнул, когда его оторвали от магического танца. Лекс оглянулся, у всех зрителей были напряженные лица, как будто они с трудом удерживаются, чтобы не присоединиться к магическому танцу. Даже Кирель с Шарпом подались вперед, чтобы быть ближе к горящим уголькам. А вот Чаречаши смотрел вокруг, довольно прищурившись, похоже, все складывалось, как он хотел. Лекс задумался, чего же добивается коварный братик? Затащить зрителей на угольки и добиться у них ожогов, как наказания от праматери?
Сканд тем временем вручил ребенка кормилице и, убедившись, что тот довольно чмокает, воровато оглянулся и достал мешочек Лекса из-за пояса. Он развязал завязки и попытался вытряхнуть содержимое на ладонь, но из мешочка даже сора не просыпалось, и амбал непонимающе уставился на мужа.
— И чего было прятать пустой мешочек? — нахмурился муж.
— Он не пустой, — усмехнулся Лекс, — в нем была милость богов, а теперь ты опять выпустил ее на волю.
Сканд шустро завязал мешочек и припрятал у себя на поясе, настороженно поглядывая по сторонам, будто опасаясь карманников, но все гости были зачарованы танцем-камланием. Жрецы Саламандры перешли на быстрый бой и уже плавные движения превратились в судорожные подергивания, будто в экстазе. Лекс опять посмотрел на брата, у того в глазах горело пламя. Лекс поджал губы, непонятно, что именно он затевал, когда пустил жрецов на праздник, но ясно, что все закончится очередным предсказанием, что Лекс обязан вернуться в пустыню, если не во дворец, то в храм праматери. И если при этом будет куча свидетелей, то отбрехаться простыми фокусами может и не получиться…
А как говаривал отец: если не можешь выиграть битву и сбежать нет возможности — бей первым! Спутай врагу планы! Навяжи войну на своих условиях! Лекс сжал губы и стал разуваться, заодно проверяя, не приклеились ли к животу оставшиеся таблеточки, не намокли ли? Получится скинуть их себе под ноги?
— Ты куда? — Сканд прихватил мужа за локоть.
— Если это благословение для новорождённого, то, пожалуй, следует присоединиться к молитве, — Лекс подхватил голого Ламиля из рук кормилицы и поцеловал белое пузико, — идем, Звезда моя, будешь у меня вместо бубна!
Лекс плавно скользнул по холодному мрамору. Все люди были, как под гипнозом, все замерли, как в сказке о спящей царевне, шаг за шагом приближаясь к жаровне, и только два монаха казались живыми лепестками огня в зачарованном замке. Лекс не стал останавливаться и выжидать удобного момента, он просто выпрыгнул на горящие угольки между двух бьющихся в трансе монахов, сбивая им ритм и мелодию.
— Праматерь! — взвизгнул Лекс и крутанулся на месте, — взгляни на этого ребенка! Я представляю тебе Ламиля — первого среди звезд! — Лекс подкинул малыша в воздух, поймав над головой, — смотри, великая Саламандра, как он красив! Его глаза как звезды, а кожа как шелк! А эта милая попка с ямочками? — Лекс прижал к себе смеющегося карапуза и звонко шлепнул по попке, — она сведет с ума моего брата!
Лекс раскачивался и крутился, не забывая перебирать мелкими шажками по уголькам, подкидывал смеющегося малыша и радовался вместе с ним. Он нахваливал ребенка и благодарил богов за его рождение. Все люди будто очнулись от морока и удивленно занимали свои места на лежанках и в зале. И только два монаха стояли на коленях перед горящими углями, с фанатизмом наблюдая как у ног Лекса время от времени из синих всполохов появляются и превращаются в прах танцующие хвостики Саламандры. Казалось, сама праматерь танцует вместе с прекрасным рыжиком и веселится вместе с ребенком на его руках.
Примечание к части
* В ранний период истории Рима самым главным считалось иметь собственный дом и детей, при этом семейные отношения регулировались по традиции. Глава семьи назывался pater familias, в его власти находились дети, жена и другие родственники. Власть отца заключалась в том, что по своему желанию он мог выдать дочь замуж или развести, продать детей в рабство, он мог также признать или не признать своего ребенка. Эта власть также распространялась на взрослых сыновей и их семьи. До поздней Республики существовал вид брака «под рукой», то есть дочь, выходя замуж, попадала под власть главы семьи мужа. Позднее стали заключаться браки «без руки», при которых жена не находилась под властью мужа и оставалась во власти отца или опекуна. Родители имели право продать в рабство своего ребенка до трех раз, но если тот смог освободится после третьей продажи, то после этого он становился официально независим от воли родителей. **Вира в данном случае денежное возмещение ущерба родне.
Цветок пустыни
Сканд увез Лекса и ребенка с пира, не дожидаясь его окончания. Ламиль начал капризничать, устав от шума и большого количества гостей. Он уже не хотел ни кушать, ни обнимашек, и уложить спать его уже не получалось. Сканд извинился перед родителями, что уходит едва ли не с середины пира, но ребенок диктовал свои условия, и чтобы избежать истерики, следовало прислушиваться к маленькому тирану. Шарп позубоскалил на предмет детей и их капризов, а Кирель погладил Сканда по плечу и согласился, что лучше маленькой семье вернуться в тишину родного дома. Сканд, когда вернулся к мужу, выглядел ошарашенным. Кирель мало того, что разговаривал с ним ласково, как с сыном, но и впервые прикоснулся к нему. Амбал невольно сравнивал прохладную руку второго родителя и горячую ладошку мужа, которая погладила следом по тому же плечу, благодаря за помощь с ребенком.
Сканд распорядился, чтобы подали паланкин, на него взобрался усталый Лекс, на руках которого Ламиль сразу же заснул, стоило только выйти из шумного зала в тишину коридора. Лекс тоже клевал носом от одолевавшей его усталости. Он уже предвкушал, как уснет в собственной кровати, и держал глаза открытыми просто последним усилием воли, не желая выглядеть вторым ребенком в паланкине. Кто-то из четверки прикрыл его голые ноги пледом, чтобы ночная сырость не доставляла беспокойства и не разбудила ребенка.
Сканд шел впереди, вместе с мальчиком, несшим фонарь, и размышлял о прикосновении Киреля. Для него, почти сироты при живых родителях, каждый знак внимания родителей был, как драгоценности в шкатулке воспоминаний. Шарп первым признал его как сына, и время от времени хлопал по спине, выражая одобрение, или сжимал плечо, когда отправлял в очередной поход с армией. Он так выражал свою заботу и волнение, а вот Кирель — так долго игнорировал второго сына, что Сканд уже с этим смирился. И вдруг с появлением в его жизни Лекса Кирель стал с ним разговаривать, а сегодня даже положил прохладную руку на плечо, соглашаясь с тем, что ему с семьей лучше уйти из шума праздничного застолья. А его глаза при этом… они смотрели с нежностью?… с пониманием?… с участием?
Сканд вздохнул и потрепал по волосам мальчишку-фонарщика. Он был одним из старших мальчишек, живших в его доме в качестве воспитанников. Паренек удивленно посмотрел на всегда сурового Сканда, и едва не запнулся за собственные ноги, когда увидел его странное выражение лица, но потом взял себя в руки и вздернул фонарь вверх. Все должны видеть и уступать дорогу процессии! Город не спал. Город праздновал вместе с императорской семьей. На площадях горели костры, на них жарились туши мясных ящеров, свисали большие котлы с аппетитным варевом, и, кроме этого, они освещали праздничные столы, которые накрыли для граждан империи в этот радостный день. Уличные музыканты и актеры выступали на помостах, которые установили поверх больших бочек с вином и пивом. В городе слышались песни, смех и музыка.