Мария Лукьяновна. Ну… Ну, чего ж ты, Семен… Сеня…
Семен Семенович. Маша, я хотел у тебя спросить… что, у нас от обеда ливерной колбасы не осталось?
Мария Лукьяновна. Чего?
Семен Семенович. Я говорю: что, у нас от обеда ливерной колбасы не осталось?
Мария Лукьяновна. Ну знаешь, Семен, я всего от тебя ожидала, но чтобы ты ночью с измученной женщиной о ливерной колбасе разговаривал — этого я от тебя ожидать не могла. Это такая нечуткость, такая нечуткость. Целые дни я как лошадь какая-нибудь или муравей работаю, так вместо того, чтобы ночью мне дать хоть минуту спокойствия, ты мне даже в кровати такую нервную жизнь устраиваешь! Знаешь, Семен, ты во мне этой ливерной колбасой столько убил, столько убил… Неужели ты, Сеня, не понимаешь: если ты сам не спишь, то ты дай хоть другому выспаться… Сеня, я тебе говорю или нет? Семен, ты заснул, что ли? Сеня!
Семен Семенович. А-а-а-а-а…
Мария Лукьяновна. Что ты, что ты — это я.
Семен Семенович. Это ты, Маша?
Мария Лукьяновна. Ну да, я.
Семен Семенович. Что тебе, Маша?
Мария Лукьяновна. Я говорю, что если ты сам не спишь, то ты дай хоть другому выспаться.
Семен Семенович. Погоди, Маша.
Мария Лукьяновна. Нет уж, ты погоди. Почему же ты в нужный момент не накушался? Кажется, мы тебе с мамочкой все специально, что ты обожаешь, готовим; кажется, мы тебе с мамочкой больше, чем всем, накладываем.
Семен Семенович. А зачем же вы с вашей мамочкой мне больше, чем всем, накладываете? Это вы незадаром накладываете, это вы с психологией мне накладываете, это вы подчеркнуть перед всеми желаете, что вот, мол, Семен Семенович нигде у нас не работает, а мы ему больше, чем всем, накладываем. Это я понял, зачем вы накладываете, это вы в унизительном смысле накладываете, это вы…
Мария Лукьяновна. Погоди, Сеня.
Семен Семенович. Нет уж, ты погоди. А когда я с тобой на супружеском ложе голодаю всю ночь безо всяких свидетелей, тет-а-тет под одним одеялом, ты на мне колбасу начинаешь выгадывать.
Мария Лукьяновна. Да разве я, Сеня, выгадываю? Голубчик ты мой, кушай, пожалуйста. Сейчас я тебе принесу. (Слезает с кровати. Зажигает свечку, идет к двери.) Господи, что же это такое делается? А? Это же очень печально так жить. (Уходит в другую комнату).
Темно. Семен Семенович молча лежит на двуспальной кровати.
В комнату возвращается Мария Лукьяновна. В одной руке у нее свеча, в другой — тарелка. На тарелке лежат колбаса и хлеб.
Мария Лукьяновна. Тебе, Сенечка, как колбасу намазывать: на белый или на черный?
Семен Семенович. Цвет для меня никакого значения не имеет, потому что я есть не буду.
Мария Лукьяновна. Как — не будешь?
Семен Семенович. Пусть я лучше скончаюсь на почве ливерной колбасы, а есть я ее все равно не буду.
Мария Лукьяновна. Это еще почему?
Семен Семенович. Потому что я знаю, как ты ее хочешь намазывать. Ты ее со вступительным словом мне хочешь намазывать. Ты сначала всю душу мою на такое дерьмо израсходуешь, а потом уже станешь намазывать.
Мария Лукьяновна. Ну, знаешь, Семен…
Семен Семенович. Знаю. Ложись.
Мария Лукьяновна. Что?
Семен Семенович. Ложись, я тебе говорю.
Мария Лукьяновна. Вот намажу и лягу.