Федор призадумался. Ответа пока не было. И он решил посоветоваться с Юлией. В ее прекрасной головке, как он убедился, часто рождались совсем не глупые мысли. Тем более она была рождена в этом мире, а он нет. Выслушав рапорт Бибракта и отдав распоряжения, Чайка отправился к себе в кубрик, где официально содержал свою «пленницу» с ребенком. В соседней комнате. Благодаря чему у наружных дверей теперь постоянно маячили двое морских пехотинцев.
Теперь, встретив Юлию, он даже был рад, грешным делом, что Магон не смог поплыть вместе с ним назад. Где бы он тогда прятал Юлию, где мог с ней уединиться? Да и Магон мог бы взять пленницу себе, а Федор этого бы не пережил.
«Вдруг Ганнибал тоже захочет взять дочь Марцелла в свои пленницы, как ценную заложницу? – испугался Федор. – Ведь сенатор его злейший враг, если еще не убит, конечно. И Ганнибал вполне может шантажировать его жизнью дочери, хотя я и не верю, что Марцелл променяет ее жизнь на свободу Рима». Однако первый же разговор с Юлией и те новости, которые он узнал от нее, просто ошарашили командира двадцатой хилиархии.
В тот день, пройдя охрану и едва оказавшись в своем кубрике, Чайка заглянул в соседнюю комнату. Там он увидел, как Юлия гладит спящего сына по голове. С трудом оторвавшись от него, она поднялась и приникла к груди Федора, а затем одарила его долгим поцелуем. Чайка был просто на седьмом небе от счастья. В последние время ему было так хорошо, что он даже часто забывал об опасностях, окружавших со всех сторон, забываясь в объятьях своей любимой. Его лицо так сияло от счастья, что, выходя на палубу, он нарочно напускал строгий вид и распекал матросов и морпехов, попадавшихся под руку. Даже капитану доставалось, и опытный моряк не мог понять, какая муха укусила помощника посла. Но Федор иначе не мог, его тянуло рассказать всем о своем счастье, но он понимал, что пока это невозможно. Поэтому надо было на что-то отвлечь внимание окружающих. Слишком уж двойственным было теперь положение Юлии, да и его собственное оставляло желать лучшего.
– Как вы оказались на корабле? – спросил тогда Федор, усаживаясь на лавку у стола и привлекая к себе юную римлянку, которая, даже родив ребенка, не утеряла былой красоты.
– Последнее время мы жили на Сицилии, недалеко от военного лагеря на берегу, где служил отец еще до начала осады Рима, – заговорила дочь сенатора, тряхнув рыжими локонами. – Потом его вызвали в Рим. Но мы остались. Он приказал мне это, сообщив, что на Сицилии пока безопаснее.
Она умолкла ненадолго, ответив на новый поцелуй Чайки.
– Так мы прожили еще полгода, и все это время я думала, увижу ли тебя еще когда-нибудь. Но вместо этого иногда появлялся мой муж, блестящий Памплоний, который служит в Таренте и…
Юлия замолчала, сморщив гримасу, выражавшую крайнее отвращение, а Федор не торопил ее и не расспрашивал о том, как проходила ее семейная жизнь. Захочет, сама расскажет. Ей сейчас и так тяжело.
– А потом мой отец приказал своему командиру доставить меня к мужу в Тарент, – ответила Юлия, прильнув к плечу морпеха, – где скоро обещал быть сам. Мы сели на триеру и поплыли, отказаться я не могла. Ты знаешь, что, даже выйдя замуж, я больше нахожусь под властью отца, чем мужа. И Памплония это устраивает, ему это даже выгодно. Тем более что, пользуясь предлогом войны с Ганнибалом, он постоянно живет в Таренте, где завел себе массу любовниц, а нас с сыном навещает лишь по праздникам, ради соблюдения приличий.
– Он знает, чей это сын? – напрягся Федор.
– Догадывается, – вздохнула Юлия, – как и отец. Но мне кажется, они с отцом договорились сохранить все в тайне. Ведь всех слуг, что были тогда в доме…
– Я знаю, – перебил Федор, – их убили.
– Откуда ты это знаешь? – обернулась к нему девушка.
– Однажды я угодил в плен к римлянам и там повстречал одного беглого раба, грека по имени Андроник.
Услышав имя раба, Юлия кивнула.
– Он был единственным, кто выжил.
– Увы, – заметил на это Чайка, – теперь он тоже мертв. Его распяли легионеры.
Набравшись смелости, Федор задал следующий, давно мучивший его вопрос.
– Скажи, а твой отец не пытался…
– Убить меня? – усмехнулась Юлия. – Нет. Но иногда я была уверена, что у него чешутся руки сделать это. Особенно, когда он смотрел на моего сына, совсем не похожего на Памплония.
Юлия замолчала на некоторое время, но потом вновь заговорила. И Федор почувствовал, что она привыкла к страданиям за последние годы, проведенные в золотой клетке, из которой не было выхода.
– Памплоний теперь всячески выражает свое презрение ко мне, – заговорила она вновь. – Но брак есть брак. Родство с моим отцом дает ему много привилегий, от которых он не собирается отказываться. И вот мы с сыном поплыли на корабле в Тарент, но тут появились вы и захватили меня.
Она вздохнула, пытаясь прогнать воспоминания.
– Мне страшно, Чайка, я не знаю, что будет с нами дальше, но сейчас я счастлива. Здесь, с тобой и сыном. О большем еще вчера я не могла и мечтать.
Федор прижал девушку к себе.
– А как ты назвала сына? – спросил он, набравшись смелости.
– Марк Акций Памплоний-младший, – ответила Юлия, – я бы хотела назвать его по-другому, но…
– Я понимаю, – остановил ее Чайка, – иначе ты не могла.
Хотя, узнав имя ребенка, морпех немного погрустнел. Не каждый отец обрадуется, узнав, что его ребенок носит имя другого.