мер, это стадия экзистенциалистской заброшенности, описанной
76
ГЛАВА II
Хайдеггером и Сартром; она также напоминает гегелевскую фазу
несчастного сознания, и, следовательно, она характеризует реф
лексирующее эго и его желание невозможного Идеала. Символи
ческое Лакана воплощает и сартровское ощущение утраты эго, и
то измерение социальной принадлежности, которое дают мифиче
ские глубинные структуры Леви-Стросса. Наконец, оно описыва
ет фундаментальную драму фрейдистского вытеснения, представ
ляющую для Делеза и Гваттари сцену политического угнетения"
(243, с. 120-121).
Заключая этот обзор лакановских психических инстанций,
необходимо сразу сказать, что заранее обречены на неудачу все
попытки представить структуру человеческой психики, предло
женную французским ученым, как стройную систему с четкими,
исчерпывающими определениями. Все его дефиниции крайне те
кучи и изменчивы, они обладают поразительным свойством до
неузнаваемости преображаться, как с течением времени, так и в
зависимости от контекста своего упоминания и применения. Не
говоря уже, разумеется, о той радикальной трансформации, кото
рую они претерпевают у исследователей, работающих в сфере
иных, не медико-психоаналитических научных дисциплин, где
масштабы интерпретаторского своеволия гораздо кардинальнее,
чтобы не сказать большего, и уж во всяком случае разнообраз
нее, если не просто фантастичнее.
Непосредственным откликом на эту концепцию психического
аппарата человека Лакана, можно сказать, его своеобразньхм
продолжением являются теории Делеза Гваттари и Кристевой.
По-разному интерпретируя и оценивая эти инстанции -- прежде