— Эх! — повторил казак Вася, и все трое, вздыхая, торопливо развьючили коней, бросили добычу. Калмык отхватил саблей у заводного теленка мягкую часть задней ноги, заложил под подушку седла…. Сели, поскакали вслед за отрядом.
Выбравшись в чистое поле, офицер вдруг остановился.
— Видите-ли? — вскричал он.
— Видим, Ваше Благородие, пожар в селе; — отвечал урядник, не отставший с своими казаками от него.
— Это горит Россия! — продолжал офицер диким голосом; — искры пожара падают мне на сердце…. Враги хотят пробраться в душу…. Тень стелется по Русской земле…. Страшный человек заслонил наше солнце…. Но, сбросим его в глубину морскую, в глубину, чтоб он не обратился в скалу подводную….
— Смотрите, друзья, на это два глаза: они смотрят на все земное пространство; но и они закроются навсегда, и их пламенный взор потухнет как падучая звезда!.. Видите-ли?…
Весь отряд безмолвно устремил глаза на пожар села.
— И в правду, братцы, смотри-ко, село горит с двух сторон, словно два ока! сказал один из казаков.
— Видите ли, — продолжал офицер — эту глубокую думу? Это дума одного человека, одного только; он хочет слить мысли всех людей в одну мысль, хочет населить восток, юг, запад и север своей одной душою!.. Но эта страшная дума в нем родилась, в нем взлелеяна, в нем и погибнет, не воплощенная! Видите ли?
Весь отряд всматривался в отдаленный пожар села.
— И то, братцы, смотри какой дым, так и клубит, так и стелется по полю!
— Мы стрелы Русского грома — продолжал офицер. — Поразим врагов наших! Слышите-ли?
— Слушаем, Ваше Благородие! — прокричал отряд.
Офицер понесся как миг, по полю, прямо к горящему селу. Весь отряд мчался за ним, как метелица. Пронеслись чрез пылающее село. За селом, на возвышении, неприятельский знакомый Бегидовцу, Васе и Чюрюму, полк пехоты; долго стоял он в каре, в ожидании нападения, наконец успокоился и расположился на биваках.
— Смотри, Вася, — вскричал Бегидовец, — то наши пуганые вороны! Гикнем, братцы, ура!
— Ура! — повторил весь отряд, и обсыпав неприятельский полк, потушил собою несколько выстрелов; крошит, сечет саблями, нижет на пики.
— Pardon! — кричат неприятельские солдаты, бросив ружья.
— Пардон так пардон, стой братцы! безоружных не бьют! — вскричал урядник. — Спросим у Его Благородия, что с ними делать?
— Да где же Его Благородие? Уж не убит ли, братцы?
Ищут офицера. Находят распростёртого на земле, между грудой тел неприятельских.
— Убит, братцы! Вот он!.. Ой нет! оглушило только… дышет…
Офицер открыл глаза.
— Утро! — вскричал он; — пора! мы проспали!..
— Никак нет, не проспали, Ваше Благородие! Весь полк в руках, да две пушки, — сказал урядник.
— Что прикажете делать с пленными?…
Офицер, не отвечая, привстал, обвел кругом себя взорами, закрыл руками глаза.
— Ничего не знаю! ничего не помню! новое беспамятство, безумие! Что со мною делается! — произнес он.
— Вот, братцы, как оглушило: по сию пору не придет в себя Его Благородие, — шептали между собою казаки.
— Так как-же, Ваше Благородие, приколоть всех на месте, иль вести в отряд? — повторил урядник.
— В отряд!.. Коня моего! — произнес офицер. — Ваш подвиг, вам слава и награда, друзья.