Как он оказался в своем кабинете, Аркадий не знал. Ему рассказали, что кто-то позвонил на службу. Приехала машина. Около Ярового — ни души. Все тихо. Хотели в больницу отвезти, но по дороге Аркадий стал приходить в себя. Вот и привезли на работу, чтоб домашних не беспокоить.
Яровой посмотрел на время — пятый час утра. Вернулся ли Григорий? Нет его в больнице. И домой не пришел. Где же он?
Вспомнил встречу в горсаду. Каждое слово восстановил. Значит, именно там что-то вчера случилось. Но оперативники, обшарившие горсад вдоль и поперек, доложили, что ночь прошла без происшествий.
Это сообщение не успокоило.
Из памяти не выходил Привидение. Аркадий был уверен, что исчезновение Дяди впрямую связано с главарем городской банды. Уж, конечно, неспроста пристопорили они его на аллее. Именно там, в ее тиши что-то случилось. И уж не на влюбленных, не на беспечную молодежь вышел охотиться этот махровый вор. Тут был крупный банк, раз собственной персоной объявился. Но кого наметили, Кляпа? С чего бы ему в горсад идти? Староват для такого места. Хотя… Ну ведь не сходка ж там была. Кто ж из них сумасшедший?
Аркадий решил разгадать этот ребус простым и верным методом исключения.
Дамочка — не в счет, в горсаду его не было. Дядю вызвал мужик среднего роста. Значит, не Привидение. Но Дядя знал зовущего. Но Привидение приходил сам. А тот, кто звал Дядю, сам не хотел засветиться во дворе. Почему? На Сезонке был. Хотя кто там не был? Да и проститутка назвала его не кентом, а чуваком. Значит, а они знают своих, среди городских фартовых она его не видела. А потому и назвала его так. Выходит, что Дядю вызвал Кляп.
Тот же Берендей сам бы к Дяде пришел. Они знают друг друга и не враждуют.
Странно все получается. Если Кляп, то как о нем узнал Привидение? Но Привидению и Кляпу Дяда нужен живым. «Малины» из-за него грызутся. Но где же Григорий? Неужели сгорел меж двух огней?
Сколько ни размышлял Яровой, но ускорить развязку или
помешать ей он не мог. Нужно было ждать развития событий. А ждать всем и всегда нелегко и непросто…
Вот и Гнида, проснувшийся далеко за полдень, подкрепился из авоськи. И оглядевшись по сторонам, решил дождаться темноты именно здесь, где никто не мешал ему отдохнуть.
Но… Что это? Кто там развалился у соседней качалки? Гнида даже задрожал, узнав. Кляп… Конечно, он. Надо смываться поскорее, пока тот не проснулся. Какое счастье, что именно он, Гнида, проснулся раньше. Не то лежал бы с «маслиной» или пером в боку.
Гнида схватил авоську и задом уполз с промысла.
«Кто ж из нас раньше туда приволокся? Неужели он? Как же я его не приметил? А Кляп? Уж он увидел бы… Вот я его не смог ожмурить. А почему? А если бы проснулся? Он же всегда чуял беду. Кляп меня живьем из шкуры вытряхнул бы. Знаю я его, паскуду. Да и попробуй, пришей его, если никогда никого не жмурил! А тут — самого Кляпа! Хотя в зле я хуже зверя. Вот только при Кляпе эта злость куда-то девается…».
Гнида, выспавшийся, сытый, пошел напрямик к городу. Он поглазел на витрины магазинов и, не торопясь, направился к кладбищу.
Там, прикинувшись скорбящим, сидел над полу провалившейся могилой. Проходившие мимо люди даже внимания па Гниду не обратили.
Да и что и нем было особого? Сидел мужичонка, крошил хлеб на могилку птицам. Глаза кепкой тер. Но едва ушла с кладбища последняя старушка, Гнида моментально откинул землю с могилы. Приподнял доску. И вытащил два деревянных чемодана, обшитых брезентом.
Гнида тащил их, надрываясь. Нет, совсем унести трудно. Но перепрятать нужно скорее и надежнее. Но только не на погосте. Попадешься на глаза кому — считай, пропал. Сразу засветишься. С кладбища никто еще не уносил ничего. Принесенное сюда остается здесь навечно.
Гнида тянул чемодан ближе к ограде. Там — дыра. За нею метрах в ста — свалка. Через нее напрямик — город. В нем есть такси. И уж тогда руки развязаны.
Гнида остановился отдохнуть. Руки занемели. А до ограды еще так далеко! Больше половины пути. Нет, отдыхать нельзя. Но и нести тяжко. Словно не общак, а целый погост жмуров набил в майданы Кляп. А может, это все беды тут вместились. «Ничего, тяжело нести — зато дышать легко будет», — размышлял Гнида и подбадривал себя:
— Подумаешь, беды! И чего это я рассопливился? Разве сам мало стерпел? Удав сколько, из меня крови попил, а шило под пером всю ночь мурыжил. Привидение измывался. Да я этот общак каждым клочком шкуры отработал. Мой он! И никому его не отдам. Умру, но не отдам! Хотя зачем же сдыхать с таким наваром! Теперь только дышать! Уж с такими деньгами мне сам Привидение не кент! А Кляп — просто мразь. Шпана. Тут у меня большие тыщи. Я за них всю жизнь водку водкой запивать стану. И не протрезвею до старости. Эх и жизнь у меня настанет, всем фартовым на зависть! То-то будут знать, как Гниду обижать! И у меня есть имечко. И не только по имени, а с отчеством ко мне обращаться будут теперь. Все! И эти, падлюки фартовые! А то брезговали мне глоток вина дать. Да подавитесь вы им теперь. Я хоть и Гнида, а умней всех вас, законных. И не кенты вы мне теперь.
Подхватил чемоданы беспределыцик и засеменил, перебирая косолапо, через могилы прямиком, сокращая путь.
Едва Гнида допер свою ношу к ограде, как услышал над собой:
— Везет блядям! Опять что-то надыбал.
Беспределыцик, глянув вперед, увидел протянутую к чемоданам руку Привидения.
— Не трожь! Мое! — упал на ношу, выскользнувшую из-под живота легкой пушинкой.
Гнида вспорол землю носом. Взвыл от усталости и обиды.
Второй чемодан уплыл из-под руки так же легко.
Привидение был не так-то прост. Вернувшись в Оху, велел пацапьей ораве присмотреть за мужиком в заметной магаданской кепке, на которой имелось одно существенное отличие от прочих — круглые, пришитые намертво ушки. Второй такой кепки во всей Охе ни у кого не было.