Гнида хорошо помнил, что за деньги были в общаке. И зная их подмоченную репутацию, заторопился на базар. Набрав у торговок всякой жратвы, разменяв не меньше семи червонцев крапленых, Гнида по привычке повернул к кирпичному заводу, но вовремя вернулся.
Попив ряженки прямо у прилавка, Гнида напряженно думал, где скоротать ему время до ночи незаметнее, чтоб и мусорам на глаза не засветиться, и фартовые бы не нашли.
Конечно, проще всего в горсад, но именно там в любое время дня и ночи законные и сявки, пацаны и шныри. И Гнида, пораскинув мозгами, пошел на нефтепромысел, за город. Туда, где сосут нефть из земли качалки. Уж сюда никто не забредет даже по случайности. Только рабочий люд ходит в эту сторону. А уж мусорам там и вовсе делать нечего. «Высплюсь там у качалки. А ночью…» — Гнида даже вспотевшие ладони почесал. Уже свой час он не упустит.
Выбрав самую удаленную от глаз качалку, направился к ней, таща за собой, как на поводу, авоську, набитую харчами.
Столько дней не жравши, он боялся остаться без еды. Да и предстоящее заставляло подумать о силах.
Силы… Да где их взять, если две ночи не сомкнул глаз, если не раз за столь короткое и одновременно долгое время мог лишиться жизни этот совсем неприметный, с более чем скромной кликухой беспределыцик.
Он не без труда дотащился до выбранной им качалки, заметив зеленый пятачок травы, рухнул на него. И через минуту спал мертвецки, забыв обо всех передрягах последних двух дней.
Спал и Привидение, густо похрапывая, отфыркиваясь, ворочаясь.
Не удается ему спать ночами. Что и говорить, жизнь фартовых— сплошная третья смена, только за особые условия берут они свой навар сами, сколько повезет, как сами признают. Расплачиваться за это приходится дорого.
Привидение уже навестил Дядю, условился встретиться с ним к вечеру. И, отняв у Григория покой, спал теперь за двоих.
Спал и Берендей на Сезонке, натешившись с чувихами вдоволь. Дал выход пережитому. Заснул опустошенный, без страха, без сожалений, сытый и пьяный, как и положено фартовому после удачной ночи…
Едва над головой Привидения кукушка прокричала четыре часа, главарь поспешно встал. И засобирался к Дяде.
Григорий Смелов встретил его неприветливо. Предупредил, что временем не располагает. Но смутить этим Привидение било невозможно.
— У меня к тебе всего лишь просьба.
— Иди-ка ты с ней к едреной матери. Я после одной твоей просьбы в больнице валялся. Теперь на дух не знаю твоих просьб, — ощетинился Дядя.
Привидение — словно не слышал:
— К тебе сегодня либо завтра нагрянет Кляп. Фаловать к себе станет. В кенты. Он один теперь. Всю банду мы подчистую убрали. А он смыться сумел.
— А я при чем? Да хоть вы все пережмуритесь, мне какое дело?
— Не гоношись, кент. Он таким, как ты, жизни укоротил, а сам дышит. Пора накрыть его. И только ты сможешь помочь нам. Ему больше прыгать некуда. На тебя у него весь расчет.
— Скину падлу с лестницы и все тут. Сами разборки чините. Я вам не кент!
— Возьми должок, — понял Привидение, что иначе Дядю не уломать.
Дядя, глянув на пачки денег, спросил:
— Кляпов общак? Крапленый?
— Он самый.
— Возьми себе. На сухари сгодится. Мне такие не надо.
— Разборчивый стал. Иль забогател? — удивился Привидение.
— С мое помучайся, тогда поймешь.
— Поможешь Кляпа накрыть?
— Нет. Никому нынче не помогаю, — уперся Дядя.
— А мы с Берендеи на тебя рассчитывали.