Там кого-то в углу тискают. Баба вырывается. Но мужик силен. Уже и кофту ей расстегнул, другой рукой под юбку лезет. В темень теснит. Стеснительный.
— Мужик у меня есть. Уйди, паразит. Я не шлюха. Пусти, говорю.
— Не трепыхайся, пташечка. От меня не выскользнешь. Да н чем я хуже твоего мужика? Ну-ка, раздвинься. Сейчас попробуешь, сама меня искать станешь.
Баба боялась кричать, звать мужа. Знала, попала в лапы фартового.
Рябой его узнал по голосу. Усмехнулся криво и позвал:
— Крыса, эй, Крыса, хиляй ко мне шустрее!
В углу стало тихо. Вот и баба, застегиваясь на ходу, сумасшедше рванулась домой. А из темноты послышалось недовольное:
— Эх, сукин выродок, такой кайф мне сломал. Иль горит у тебя, обождать не мог?
— Дело есть, — оборвал Рябой. И оба фартовых молча, гуськом пошли к хазе. Когда до нее оставалось рукой подать, услышали звук гульбища из окна отпетой проститутки.
— Глянь Цаплю. Если там, зови на хазу. И мигом.
Вскоре втроем сидели за столом, в задней, скрытой комнате дома.
— Слушай, Крыса, в последний раз тебе говорю: засеку, как бабу сильничаешь, выкину из закона. И из «малины» — под сраку. Западло у нас, фартовых, баб силой брать. Засеку еще — сам замокрю паскуду. Иль закон тебе по хрену? Уже не впервой ботаем о том. Да еще ту, что на железке вкалывает. Тут неподалеку живет. Кто ж, считай, в своей хазе срет? На нас тут потому не стучат, что мы своих не трогаем. Иль ты с шестерками ровня? Иль выветрило, что сделали с теми, кто бабу силовал и испозорил, юбку на голову задрав? Я освежу твой гнилой крендель. Тех мудаков фартовые замокрили. А бабе за молчок пять кусков отвалили. Не дорого ли «малинам» ваши муди обходятся?
— Она не очень противилась.
— Захлопнись. Мои уши не из жопы растут. Штаны снимать не надо было, чтоб слышать, как ты тарахтел.
— Ну ладно тебе. Приспичило. Живой ведь я, — оправдывался Крыса.
— Приспичило — хиляй к клевым. Их уламывать не надо. А на мужних — не прыгай. Больше трехать не стану. Но пахану скажу завтра. Пусть сам думает, что с тобой утворить.
Крыса сразу сник:
— Зачем пахану? Не полезу ни к одной — век свободы не видать, если на какую гляну.
— Это уже было, — отмахнулся Рябой. И продолжил — Мы от своего района всякую перхоть и шушеру отваживаем. Чтоб тут тихо дышалось, чтоб лягавые не совались. Из-за таких паскуд, как ты, не одна «малина» погорела. Сколько кентов дарма парятся из-за падлюг. И тебе не сойдет. Усек?
— Клянусь, завязал.
— Цапля, ты как? — спросил Рябой.
— Тошно мне вас обоих слушать. Пора о деле толковище начинать, — равнодушно сказал Цапля, отвернувшись к окну. И тут же увидел, как к хазе подходят двое милиционеров. — Линяем, лягавые! — успел предупредить.
И все трое мигом вылетели из дома через окно. Крадучись пробрались к вокзалу, покружили по боковым улицам.
На вокзале столкнулись с Дроздом. Поделились дурной новостью. Тот вызвался все разнюхать. И пока законники завернули в тихий притон, поплелся к ним на хазу.
Там, ввалившись в дверь, прогорланил, сипло от страха:
— Нинка, лярва, я пришел! Снимай сапоги, я спать хочу!
Милиционеры рассмеялись и, подняв Дрозда на ноги, сказали тихо, но веско:
— Не лепи темнуху, как у вас говорят. Быстро говори, где хозяева прячутся?
— Я хозяин! — сипнул Дрозд и замолк, узнав оперативника.
— Старый знакомый! — скривился тот. И ловко нацепил на шныря наручники.